- Я её уже ненавижу! – коротко и емко описал проводник.
- На, ты герой. – Тина на зависть Бьёрну с Кириллом поощрила Паню целой горстью вкусненького. – И поверь, Кир, ты не захочешь с ним меняться. Потом мужик, лет пятидесяти, на чёрта похож. Марк с женой и сыном. Сын страдает каким-то редким дефектом, молчит. Ему лет девятнадцать, не знаю чего с ним не так, но Настя его впечатлила. И немцы. Немцами ведает Бьёрн.
Норвежец сосредоточено поправлявший дрова в костре, поднял голову.
- Конфетку.
Тина, кривясь, расщедрилась конфеткой.
- Мужика зовут Огуст. Пряник.
- Обойдёшься.
- Тогда обойдётесь этим.
- Тина, - удивлённо одёрнул подругу Кирилл. – Ты чего, жидишься? И на Бьёрна взъелась!
- Он тебя вчера тебя оставил за переходом!
- Так и Паня тоже.
- Но Паня… - Тина осеклась. Посмотрела на Бьёрна, тот невозмутимо ждал своего пряника с протянутой рукой. – На! Подавись им!
Девушка швырнула в Бьёрна самообразовавшуюся в руках упаковку пряников и вскочила с места. Бьёрн сорвался следом.
- А немцы… - Кирилл подобрал с земли пряники. – Черте что… Будешь?
- Валяй. Кофе подлить?
- Ага. И чего они…
- Ясно же. – Паша зажевал, продолжив, с набитым ртом. – Шашни у них. Шуры-муры.
- Шашни. – Оторопел Кирилл. – Шуры-муры. У Тины. Алтайский коловрат…
***
- Завтра встаём на источниках. Стоять будем три дня. Так что отдохнём… - Последнее Пашино слово слышалось как «удерём». За последние три дня пифия Маша, присосалась к Пане так плотно, что отодрать её удавалось только на ночь. Тину и Настю она доводила до белого каления одним звуком своего голоса, Бьёрн с Киром технично гасились, так что вряд ли пифия четко обрисовывала себе их существование. Остальные туристы оказались людьми приятными, с пифией спелась только немка Хольга. Судьба свела их в одной палатке, и палатка до поздней ночи подпрыгивала от визгливого хохота. При каждом визге, Тину передёргивало, что веселило коллег. Тина страдала.
Она ехала рядом с Бьёрном в конце, подальше от Маши, чей конь был привязан к Пашиному – больше пифия никому не доверяла и без остановки предрекала смертельные болезни и скорую кончину в страшных муках. Бьёрн расспрашивал Никиту о конфликте с духами, хочешь, не хочешь видящей приходилось держаться поближе – тема была злободневная. Кирилл бессовестно флиртовал с Викой: несмотря на страшный ожог на лице и разницу в десять лет, ведьма весело смеялась, классно играла на флейте и очень Кириллу нравилась.
Настя же занималась воспитанием подрастающего поколения. Юноша – бледный и зеленоватый, прозванный за глаза Киром «зелёным гоблином», приклеился к травнице хвостиком. Гнусавя под нос без конца и края. Травница в его понимании всё делала не так. Она не так мешала жарёху на сковородке, не так управляла конём, неправильно разводила костёр, она даже растирать снадобья в ступке не умела. При этом избавиться от подростка не представлялось возможным. Его родители, очень милые люди, почти плакали от счастья пополам с умилением – ещё ни с кем их дитятко так охотно и много не общалось. Как все белокожие, Настя легко краснела от злости, и постепенно начала напоминать друзьям перевернутую редиску. Красное лицо и белый хвостик.
Это долгожданное завтра состояло из ночи, преодолённой легко и сладко, утра – все перенесли его с трудом. Пифия Маша была в ударе и никому скучать не дала. И пяти часов дороги, которые Паша, воющий от душевной боли, заставил группу преодолеть на рысях за три.
- Я отбил себе зад! – признался Никита слезая с лошади. – Что за безумная спешка?
- Паша на пределе! – Тина нагнала легким галопом. – Бьёрн поехал спасать Машу от расправы.
- Неприятная особа. – Согласился Нигерийский шаман. – Даже если учитывать, что она калека.
- Калека. – Хмыкнула Вика. – Да она видит получше нас с вами.
- Она же слепая. – Удивился Кир, стаскивая арчемаки с седла. Викины естественно, похоже, ночь у Кирилла была самой короткой и самой приятной.
- Да. Глаза её не видят, но она смотрит через дар. Я еще позавчера заметила. Я только достала флейту, а Маша уже начала разглагольствовать, что музыка удел профессионалов.