– Да не парься, солнышко! Тут совсем чуть-чуть! Немного картошки присутствует.
– Я же просила за ограду выходить, если что, – сказала хозяйка.
– Молодости не прикажешь! – крикнул Веталь из-за дома. – Если б молодость знала! А старость могла! Все, разобрался! Я всех опять спас! Тут просто тумблер выбило! Вопрос говна!
Веталь вместо «говно вопрос» всегда говорил «вопрос говна». Крувим не знал, считал ли Веталь это остроумным или просто не понимал разницы.
Но Крувим был благодарен за представление. Пока все смотрели в сторону Веталя и заглядывали за край дома, он быстрым движением пережал сетевой кабель бумбокса. Темнота над двориком позволяла сделать это без малейших затруднений. Потом починят, а пока что помолчи, невменяемая пластиковая коробка. Крувим удостверился, что бумбокс перестал подавать признаки жизни. Аккуратно перешел на другую сторону дворика, где оставил чехол с гитарой.
Свет снова загорелся, над двором засияли фонари. Веталь вышел из-за дома походкой победителя.
– Давай музыку обратно, – сказал он и щелкнул кнопкой бумбокса.
Музыка не появилась.
– Давай, говорю, музыку обратно, – сердито сказал Веталь бумбоксу.
Бумбокс игнорировал строгость. В толпе раздался чей-то разочарованный вздох. В углу двора, не замечая происходящего, упоенно танцевал какой-то пьяный парень. Внимание толпы постепенно переходило от Веталя к нему. Вечерина трещала по швам.
– Виталя, ты сможешь починить? – с надеждой спросила хозяйка.
– Да я хрен его разберет, это смотреть надо, – ответил Веталь. – Давайте просто так потусим, да?
– Без музыки скучно, – вздохнули в толпе.
– Ладно, господины, я тогда домой, завтра вставать еще, – сказал кто-то с сомнением.
Крувим понял, что время пришло. Сейчас или никогда. Он вынул из чехла гитару Радислава Владимировича и пошел к центру дворика. Сердце отчаянно бухало. Колени снова затряслись, но Крувим волевым усилием заставил их успокоиться. Наступил решающий момент. Маленький бунт маленького человека становился достоянием общественности.
Он вышел в центр и уже открыл рот, но слова застряли в глотке. На него стали смотреть. Крувим заставил себя улыбнуться и поднял гитару. Толпа обратила на него внимание. На некоторых лицах Крувим даже успел зафиксировать нечто близкое к заинтересованности.
«Я могу сыграть. Если вы не против. Могу сыграть. Могу сыграть. Если хозяйка не против. Могу сыграть. Если. Да просто скажи. Скажи просто», – подумал он.
Он не успел сказать.
– Херовинтик! – заорал Веталь. – Ну-ка дай сюда инструмент, не позорься, дружище мой дорогой. Сейчас папка вам сыграет!
Веталь уверенным жестом отобрал гитару у Крувима, поставил одну ногу на лавку, пристроил гитару на бедро. Крувим хватал ртом воздух и не мог ничего сказать. Кто же знал, что эта глупая тварь умеет играть на гитаре? Кто же знал, что он ее отберет?
Толпа радостно загудела. Веталь нашел способ выйти из неловкой ситуации с бумбоксом за счет того, кто эту ситуацию создал. Сейчас он сыграет какой-нибудь дурацкий блатняк, шансон или классический рок. Все снова будут в него влюблены.
Оглушенный поражением, Крувим отступил обратно в тень. Заплакал бы, но он никогда не плакал, не умел этого делать. Только от обиды горели уши.
«Это провал. Это провал. Я умру в одиночестве. Я брошусь в Стазис. Уйду на войну. Сдохните тут все», – подумал он.
Веталь паршиво бряцал динамичный блатной бой и громко, красиво пел. Не всегда попадал в ноты, но было наплевать – всем нравилось.
Крувим забрал пустой чехол и просто ушел. Около ограды он коротко оглянулся, чтобы получше запомнить место своего поражения. Ожидаемое, но от того не менее горькое Ватерлоо. То, что он увидел, было лучше любой победы и ярче тысячи солнц.
Вся толпа смотрела на Веталя. Только одна девочка с васильковыми глазами и темно-русой косой, чуть в стороне, смотрела на уходящего Крувима. Поймав его взгляд, она коротко улыбнулась. В блестящих глазах заплясали искры.
Все последующие дни Крувим чувствовал себя абсолютно счастливым. Кроме того, он по-прежнему умел петь и играть на гитаре – а что еще надо?
Жизнь шла так же, как и прежде. Дежурства на периметре, военная подготовка, редкие уроки, вялый отгон бродячих эмиссаров от границы, дома поседевшая мать гладит по голове и наливает жидкий суп из чечевицы.
Он собирался подойти к той девочке. После вахты. После уроков. Потом после праздника Жизни уже почти подошел. С каждым днем счастье таяло, а уверенность уходила. Если уверенность была водой, то Крувим напоминал пробитую шилом кастрюлю, какими хозяйки пользуются для полива грядок. Уверенность вытекала медленно и неотвратимо.