Выбрать главу

Старый храм

Вход в старый храм, попробуй, отыщи!Кустарником порос, обвит лозою.Цветы упали с крыши после ливня…И только птицы пеньем тешат слух.Сиденье Будды поросло травой,На постаменте стерлась позолота.Не видно даты на плите надгробной:Тан или Сун? – ответить трудно мне.

Итю Цудзё

(1348–1429)

Сочинил во время вечернего дождя у моста

Дырявый мостик. Дождь идет лениво.Смеркается, хотя еще не вечер.Рыбак в плаще стоит, слегка растерян.Из-за реки звон колокола слышен.Так тихо, грустно. Осень наступает.Качнулся стебель водяного риса.Песочный гусь проплыл неторопливо.Вода прозрачна… Осень наступает.
Перевод Р. Заславского

Из итальянской поэзии

Винченцо Кардарелли

Венецианская осень

Холодное и сырое, на меня надвигаетсядыханье осенней Венеции.Теперь, когда летос его испариной и сирокко,словно по волшебству, прошло,жесткая сентябрьская лунапредвещая дурное,освещает город из воды и камня,что открывает свой лик медузы,гибельно и заразно.Мертвенна тишина затхлых каналовпод водянистой луной,кажется, в каждом из нихпокоится труп Офелии:могилы, усыпанные разложившимися цветамии прочей растительной гнилью,где под плеск воды проплывает мимопризрак гондольера.О венецианские ночи —без петушиного крика,без шума фонтанов,мрачные ночи в лагуне,ничей нежный шепот не оживляет их,зловещие завистливые дома,отвесно стоящие над каналами,спящие бездыханно,сейчас, как никогда,тяжесть ваша на сердце моем.Нет здесь ни порывистых погребальных ветров,как в сентябре в горах,ни запаха срезанной виноградной лозы,ни купаний заплаканных ливней,ни шелеста листопада.Пучок травы, желтеющий и умирающийна подоконнике —вот и вся венецианская осень.Так, в Венеции, времена года бредят.Вдоль ее площадей и каналов —одни растерянные огни,огни, грезящие о доброй земле,душистой и плодородной.Только зимнее кораблекрушение подобаетэтому городу – не живущему,не цветущему, —если только он не корабль в глубине моря.
Перевод с итальянского Г. Киршбаума

Из немецкой прозы

Уве Копф

Алая буква

«Считай, что тебя трахнули». Этот сутенерский жаргон я слышу в Бамберге, в маленьком городе Верхней Франконии, от каждого здания которого веет поздним романтизмом и ранней готикой. Знатоки утверждают, что Бамберг – самый красивый город во всей Германии. Весной в особенности эта красота просто невыносима. Стало быть, последнюю весну уходящего тысячелетия я провожу в Бамберге, куда в свое время, тоже весной, сбежал поэт Томас Бернхард, которого я взял себе за образец во всем, что касается ненависти и повторяемости, он родился 9 февраля и умер 11 февраля, а мой день рожденья 10 февраля, точно как у Бертольта Брехта, это что-то да значит. Хотелось бы только знать, что именно. И вот я сижу в трактире на Лангенштрасе, в Бамберге, и вспоминаю, что эту фразу – «Считай, что тебя трахнули» – я последний раз слышал лет этак двадцать тому – фраза была модной среди людей, которые любили друг друга подогревать сексуально, особенно при свидетелях; я был уверен, что фраза давно отмерла – так же, как тип мужчин, которые использовали ее в своей речи, но вот там сидит этот тип, пьет пиво и говорит женщине за соседним столиком: «Считай, что тебя трахнули». Он похож на киноактера Хайнера Лаутербаха, в какой-то момент я даже подумал, что это он и есть, но нет, скорее, это просто поразительное сходство. Лаутербах мне стал уже сниться по ночам – так сильно я его презираю за все, что он делает и говорит со всей этой его так называемой «мужественностью».

Как раз прошлой ночью, в поезде, который вез меня из Гамбурга через Вюрцбург в Бамберг, мне снова приснился Лаутербах, и what a dream it was: Лаутербах был преступником, но не в кино, а в действительности: полиция и все население преследует Лаутербаха, газета «Бильд» на первой своей полосе повествует о злодеяниях Лаутербаха – тот крадет женские трусики в прачечных, натягивает их дома поверх своего трико, потом относит обратно, и дамы, надевая их, обнаруживают, что трусики почему-то стали велики. Специальный агент израильской разведки «Моссад» должен взять след Лаутербаха в лесу, агент – еврей, переодетый в Ясира Арафата, при этом еврей этот и сам преступник, у которого в рюкзаке лежит бутылка очень дорогого красного вина, – он украл ее из винного погреба ведущего телевизионной программы «Темы дня» Ульриха Виккерта – и вот так бредет еврей по лесу и вдруг видит на одной полянке людей, играющих в квача, выбегает полуголая женщина, ее трусики болтаются на бедрах, эхо доносит из леса знаменитый смех Лаутербаха, и когда женщина приближается к агенту Моссада, тот с ужасом замечает, что у нее лицо Йозефа Геббельса. В этот момент из кустов выбегают трое мужчин, это актеры Марио Адорф, Хайнц Рюман и Гетц Георг, они хватают Лаутербаха, бросают его на землю, срывают с его тела всю одежду и поют, показывая на него пальцами: «Нет пениса меньше, чем у Хайнера, об этом знает мама Баймера!», и так как это правда, Лаутербах тут же сходит с ума от стыда.