Через час я уеду из красивейшего города Германии Бамберга, хотелось бы только понять – куда.
Перевод с немецкого А. Мильштейна
Из латиноамериканской поэзии
Подобно тому, кто исколесил всё побережье,удивлённый обилием моря,вознаграждённый светом и щедрым пространством,так и я созерцал твою красотувесь этот долгий день.Вечером мы расстались,и в нарастающем одиночестве,когда я шёл обратно по улице, чьи лица тебя ещё помнят,откуда-то из темноты я подумал: будет и в самом деленастоящей удачей, если хотя бы одно или дваиз этих великолепных воспоминанийостанутся украшением душив её нескончаемых странствиях.
Другие хвалятся написанными страницами;я же горжусь теми, которые я прочитал.Я никогда не стану филологом,не изучу всех тонкостей склонений и наклонений,трудного изменения букв,отвердевания «д» в «т»,взаимозамены «г» и «к»,но зато всю свою жизнь я исповедовалстрастную любовь к языку.Мои ночи полны Вергилием;знать и вновь забывать латынь —мой настоящий удел, потому что забвение —это одна из форм памяти, её тёмный подвал,другая тайная сторона медали.Когда в моих глазах померклипризрачные любимые образы,лица и страницы,я взялся изучать язык железа,которым пользовались мои предки, чтобы воспетьсвои клинки и одиночество, —и сегодня, семь столетий спустя,твой голос приходит ко мнеот пределов Ультима Туле, Снорри Стурулсон.В молодости, читая книгу, я подчинял себя строгой дисциплине,чтобы найти строгое знание;в мои годы вся эта затея выглядит авантюрой,граничащей с ночью.Я не перестану расшифровывать древние языки Севера,не погружу ненасытные руки в золото Сигурда;задача, которую я поставил перед собой, безгранична,и она пребудет со мной до конца,не менее таинственная, чем Вселенная,и чем выполняющий её ученик.
У Верлена есть строка, которую я не вспомню снова.Поблизости есть улица, запретная для моих ног,есть зеркало, взглянувшее на меня в последний раз,есть дверь, которую я закрыл до конца света.Среди книг моей библиотеки (я смотрю на них сейчас)есть одна, которую я уже никогда не открою.Этим летом мне исполнится пятьдесят.Смерть изнашивает меня непрестанно.
Это любовь. Мне надо спрятаться или бежать.Стены её тюрьмы растут, как в ужасном сне. Маскакрасоты переменилась, но как всегда осталась единственной. Какуюслужбу мне теперь окажут эти талисманы: учёные занятия, широкаяэрудиция, знание тех слов, которыми суровый Север воспелсвои моря и стяги, спокойная дружба, галереиБиблиотеки, обыденные вещи, привычки, юношеская любовьмоей матери, воинственные тени мёртвых, безвременье ночии запах сна?Быть с тобой или не быть с тобой – вот мера моего времени.Кувшин уже захлёбывается источником, человек уже поднимаетсяна звук птичьего голоса, все те, кто смотрел сквозь окна,уже ослепли,но тьма не принесла умиротворения.Я знаю, это – любовь: мучительная тоска и облегчение оттого, чтоя слышу твой голос, ожидание и память, ужас жить дальше.Это любовь с её мифами, с её мелкой и бесполезной магией.Вот угол, за который я не отваживаюсь заходить.Ко мне приближаются вооружённые орды.(Это место жительства ирреально, и она его не замечает.)Имя женщины выдаёт меня.Женщина болит во всём моём теле.
Перевод с испанского А. Щетникова
В доме никто уже не живёт, – говоришь ты, – все ушли. Гостиная, спальня, дворик обезлюдели. Никого уже нет; ведь все разъехались.
А я говорю тебе: если кто-то уходит, то кто-то и остается. Место, по которому прошёл человек, уже не одиноко. По-человечески одиноки лишь те места, где не проходил ни один человек. Новые дома мертвее старых, потому что их стены сложены из камня и железа, но не из людей. Дом появляется на свет не когда его завершают строить, но когда его начинают заселять. И живёт он единственно людьми, как и могила. Отсюда это непреодолимое сходство между домом и могилой. Но из них двоих один только дом питается смертью человека. Поэтому он – стоит, тогда как могила – распростёрлась.