Лахудра очень заинтересовала капитана Фрельковича, и он попросил рассказать о ней подробней.
— Да жила она с ним три года назад! — с ненавистью, сквозь стиснутые зубы произнесла соседка покойника. — Приходила сюда к нему. Редко правда, чаще он к ней ходил. «Жена», — говорил мне, а какая она там жена! Багажная квитанция вместо штампа в паспорте. Да вот уже как три года не видать тут было этой холеры, и слава Богу, а сегодня — нате вам, объявилась! В зеленом ортальоновом плаще. Он ей открыл, она вошла, побыла немного и отчалила. А уж летела, будто волки за ней гнались! Я в окно поглядела, так она к своей машине чуть ли не бегом бежала. И умчалась.
— А какая у нее машина?
— Не знаю, в машинах я не разбираюсь. Нет, не «фиат», не «полонез» и не «мерседес», эти я отличу, а , вот за другие не поручусь. Да старая такая машина, поношенная. Я так понимаю — пан Миколай эту стерву бросил, вот она ему и отомстила, пришила беднягу. Как пить дать, она пришила!
— Фамилию ее знаете?
— Нет, пан Миколай мне не говорил. И имени тоже.
— А как она выглядит?
— Ну чистая выдра, страх один. Патлы торчат... Что какие? Патлы какие? Да такие, светлые. Ну да, блондинка. Нет, не крашеная. Да уж можете мне поверить, я в этом разбираюсь получше некоторых полицейских чинов! А что еще сказать? Нет, не толстая, скорее тощая. И вовсе не молодая, только строит из себя девочку, а самой никак не меньше тридцати пяти! Рост? Поменьше меня, на полголовы меньше, факт!
Поскольку свидетельница габаритами напоминала деревенскую печь, — рост далеко за метр семьдесят и телосложение весьма солидное — капитан сделал необходимую поправку, и все равно информация о внешних данных лахудры, выдры и стервы была слишком общей. Хорошо бы в бумагах покойного пана Миколая обнаружить ее имя и телефон, а возможно, и адрес.
— Так вы не знаете, где она живет?
— Где-то недалеко, в районе Верхнего Мокотова, а вот улицы не знаю. Пан полицейский, эта чума в квартиру пана Миколая входила последней, а до того пан Миколай живехонький был! Я ему сырок принесла из магазина. Он дверь отворил и взял сырок. Говорю вам — в полном порядке был, живой и здоровый!
— Как же здоровый, ведь вы только что сказали, что он уже несколько дней как хворал?
— Он ив самом деле был нездоров. Несчастный случай, попал под машину. Что-то с позвоночником, по квартире пан Миколай с трудом передвигался, а на улицу и вовсе не выходил. В остальном же здоровехонек был, с чего ему помирать?
— А больше к нему никто сегодня не приходил?
Баба ответила не сразу, и у капитана создалось впечатление, что она решает про себя — сказать или не говорить еще о чем-то. Похоже, решила информацию попридержать.
— Нет! — сказала как отрезала.
Поскольку капитан продолжал выжидающе смотреть на свидетельницу, та, подумав, сочла нужным добавить:
— Да к нему, почитай, вообще никто и не заходил. Бывал, правда, один хмырь, но редко, раза два в году, не чаще. Ну, какой хмырь, известно какой! Средний такой, рябоватый, вечно обвешанный фотоаппаратами. А как-то раз заявилась форменная кикимора — большая, толстая и чернявая. Но та вовнутрь не заходила, он с ней через цепочку говорил. Оставил на площадке ждать, вышел, и куда-то они пошли. Нет, кикимора больше не появлялась.
По словам наблюдательной соседки, убитый был журналистом и вечно собирал материал-информацию, над которым потом работал дома. Поиски необходимого материала занимали у него много времени, случалось, он целыми днями где-то пропадал. Но пьяным ни разу не возвращался! Даже если добирался до дому поздней ночью или под утро. Одно слово — порядочный человек.
На этом, собственно, и закончился первый разговор капитана Фрельковича с наблюдательной соседкой. Из всего сказанного ею самой ценной представлялась информация о неизвестной женщине, побывавшей в квартире соседа последней.
Тем временем два подпоручика с помощью сержанта полиции провели в квартире погибшего большую работу. Отложив на будущее подробный анализ множества машинописных страниц, газетных вырезок, газет и журналов в целом виде, а также официальных документов (оптимисты!), они первым делом занялись тщательным изучением двух, по их мнению, самых интересных предметов. Один из них был блокнотом, а может быть, записной книжкой, второй — женской сумкой из мягкой кожи, большой, не очень новой, с оторванным ремешком, на котором ее носили на плече, и испорченным замком-молнией.