Когда же бык услышал такие слова, он очень обеспокоился и, задумавшись, сказал: «А что дурного я сделал льву или кому-нибудь из его приближенных, что он против меня такое задумал? Скорее всего меня оболгали его приближенные, дурные и завистливые. Ибо беседа с дурными — причина вражды к достойным».
Ихнилат, возразив, сказал: «Не из-за этого лев такое замыслил против тебя; он всегда непостоянен, недружелюбен, неразумен, ветрен, сначала приветлив, а потом жесток».
Бык сказал: «Верно ты говоришь. Ведь я уже испытал его приветливость и дождался вот этой горькой отравы. И что же мне, травоядному, следует делать против кровожадного льва? Мое корыстолюбие запутало меня; со мной случилось то же, что с неразумными пчелами. Они охотно садятся на кувшинки и остаются там, пока их не задушат сжимающиеся лепестки. Кто не довольствуется в жизни малым, но зарится на далекое, не рассуждая о прошедшем и будущем, претерпевает то же, что и мухи, которые не довольствуются деревьями и цветами, но порой забираются в грязные уши слона и из-за этого часто мрут, когда слон хлопает ушами».
Ихнилат сказал: «Брось все это и высматривай удобный момент, выискивая решение, чтобы спастись от судьбы».
Бык сказал: «Цель льва чиста, а дурные приближенные его не дают ему проявлять себя с хорошей стороны. И они часто, даже будучи слабыми, губят простодушного и святого, так же как волк, ворон и шакал поступили со львом.
(37) Рассказывают, что некий лев жил около леса, вблизи которого проходила дорога. И были там три зверя, дружившие между собой: волк, ворон и шакал. Однажды по дороге проходили торговцы и от них отстал верблюд, который явился ко льву и рассказал о себе. Лев сказал ему: „Если ты хочешь, останься у нас, будешь жить беззаботно и проведешь спокойно всю свою жизнь“. И верблюд оставался там вплоть до того дня, когда лев, отправившись на охоту, встретился со слоном и стал с ним сражаться. Будучи сильно ранен, лев вернулся весь в крови и лежал укрощенный болезнью, не имея сил ни охотиться, ни куда бы то ни было двигаться. И вышла пища у его приближенных. Узнал про это лев и сказал им: „Я думаю, вы голодны“. Они сказали: „Мы можем позаботиться о самих себе и беспокоимся только о тебе. И если бы мы были в силах отыскать выход, который тебе бы не повредил, а был полезен, в то время как мы пострадали бы, то мы с готовностью, пошли бы на это“. Он сказал: „Я не сомневаюсь в вашем расположении. Но всячески пораскиньте умом, не сможете ли вы найти что-либо подходящее и для себя, и для меня“.
Отойдя недалеко, они стали рассуждать между собой, говоря: „Что общего между нами и верблюдом, этим травоядным, по природе и по своей сущности столь чуждым нам?[43] Давайте, подстрекнем льва сожрать его. А ликопантера сказала: „Мы не можем открыто сказать об этом льву, заключившему с верблюдом договор“. Ворон сказал: „Останьтесь здесь и пустите ко льву меня и верблюда“. Затем он ушел.
Когда лев увидел его, то сказал: „Неужели ты услышал или узнал что-нибудь?“. А тот сказал: „Как различит окружающее тот, у кого плохое зрение? Ведь мы лишены зрения из-за того, что испытали нужду. Однако, если ты послушаешь нас, можно нас всех вместе позвать, и ты сразишь верблюда, который придет с нами“. Лев, разгневавшись, сказал: „О, безжалостность и грубость твоя! Разве ты не знаешь, что я заключил с ним договор о дружеском согласии? Не следует тебе вести со мной такие речи. Невозможно, чтобы я согласился на это“. Ворон сказал: „Правильно ты рассудил, о царь, но одна душа отдается за целый дом, а целый дом — за город, а город — за страну, а страна — за царя. И мы и ты теперь мучаемся от недостатка в необходимом, однако мы нашли способ, с помощью которого ты будешь избавлен от упреков в будущем“.
Затем он пошел к своим товарищам и рассказал им, что сказал льву и что услышал в ответ. Тогда они замыслили такую хитрость: отправиться всем вместе с верблюдом ко льву и каждому предложить ему себя в пищу, вступаясь при этом друг за друга, исключая лишь верблюда. Так хитро сговорившись, они пришли ко льву. Первым сказал ворон: „Мы видим, о царь, что ты отягчен болезнью и страдаешь от недостатка пищи, но мы помним твои прежние благодеяния. Однако мне нечего принести тебе, кроме как только самого себя. Съешь меня немедля“. Другие сказали: „Не болтай пустого. Ведь ты слишком мал и ничтожен“. Шакал сказал: „Ну так я тебе, о царь, буду на сегодня подходящей пищей“. Волк сказал: „Прекрати и ты, так как твое тело скверно пахнет и для еды непригодно. Скорее всего я для этого наиболее годен“. Ворон и шакал сказали: „Лишь тот, кто хочет получить удушье, пусть испробует тебя“. Тут верблюд подумал, что и ему будет защита, и сказал: „А у меня и мяса достаточно и вкусно оно“. Тут они все вместе сказали: „Верно ты говоришь, верблюд“, — и растерзали его.
43
В греческом тексте понятия «другой сущности»,, «другой природы» выражены сложными прилагательными: έτεροούσιος и έτεροφυής. См.: Е. A. Sophocles. A greek lexicon of the Roman and Byzantine Periods. New York, 1887, s. v. Эти термины (и противоположные им: ομοουσιος и όμοφυής — «одной сущности», «одной природы») в устах византийских авторов имели особый смысл в применении к пониманию природы Христа. Литература этого вопроса огромна; подробнее см.: А. Спасский. История догматических движений в эпоху вселенских соборов (в связи с философскими течениями того времени), т. I. Тринитарный вопрос, Изд. 2-е, Сергиев Посад, 1914, passim. Следует заметить, что в «Калиле и Димне» речь идет не о различии сущности приближенных льва и верблюда, а о разнице их привычек и взглядов, см.: Калила и Димна. Перевод с арабского И. Ю. Крачковского и И. П. Кузьмина. Под ред. И. Ю. Крачковского. Изд. 2-е. Μ., 1957, стр. 104 (далее все цитаты из «Калилы и Димны» указываются по этому изданию).