Как неистово мне хотелось отмотать все на несколько минут назад, чтобы закричать в тот миг, когда Соня вылезала из машины и, может быть, тем самым изменить будущее. Это страшное, уже свершившееся будущее, в котором я стою тут как вкопанная рядом с валяющимся на земле велосипедом и в моей голове звучит хор мыслей присутствующих людей. Я пыталась выделить из них всего одну, самую важную, но ничего не получалось.
Атому понадобилось всего несколько минут, чтобы шумно выдохнуть в последний раз, и, под взглядом своего хозяина, умереть. Рядом с местом аварии за это время остановились ещё три машины — две легковушки и один грузовичок, которые не могли проехать. Из них выходили люди. Две женщины с громкими охами зажали рты, одна прижалась к своему спутнику, вторая поспешно вернулась в машину. Чужие мысли о смерти черного коня отчетливо звучали в моей голове. Люди негромко переговаривались, коренастый человек продолжал что-то эмоционально объяснять окружающим, оставив попытки поговорить с самим Яном, а тот все гладил и гладил мертвого Атома.
— Ты, сдай на обочину, чтобы люди смогли проехать, — громком басом скомандовал отец Кука, обращаясь к коренастому мужику. Тот послушно полез в грузовик. — Граждане, расходимся, нечего тут смотреть! Езжайте с миром!
Люди зашевелились. Вдруг Кук, все это время стоявший ко мне спиной, обернулся, и, ткнув пальцем в сторону их грузовика, из которого по-прежнему слышался рев, кивнул на дорогу. Он хотел, чтобы я увела Соню, и, кажется, никакой другой пользы я принести не могла. Вытерев мокрые щеки, я на ватных ногах подошла, заглянула в машину и погладила девочку по голове, немного унимая её рев.
— На багажнике удержишься?
Соня подняла на меня красное лицо и слабо кивнула.
— Ладно, тогда вылезай, поехали домой. И не смотри туда.
— Я хочу к маме.
— Я отвезу тебя к маме.
Пока Соня вылезала из машины, я снова окинула взглядом место трагедии и обнаружила, что большой грузовик сдает назад и в вправо, регулируемый высоко поднятыми руками отца Кука. Ян стоит и смотрит прямо на меня, кажется, не воспринимая того, что сейчас прямо в ухо говорит ему Кук. Его лицо сквозит отчаяньем и какой-то отстраненностью. Он смотрел на меня, но на этот раз, кажется, и правда не узнавал. Как два озверевших волка, во мне с дикими воплями сцепились страх совершись непростительную ошибку и кипящее желание помочь, взяв на себя хоть крупицу этого ужаса. В своем воображении я, отшвырнув велосипед, уже бежала туда со всех ног, чтобы обнять Яна, погладить по мягким темным волосам и защитить от всей боли, которая только что обрушилась на его жизнь. Чтобы сказать ему, что он не один. Чтобы быть другом, которым я могу и должна быть.
Но я посадила Соню на багажник велосипеда, тряхнула головой, отгоняя разросшийся гул чужих мыслей, надавила на педали, и мы уехали. Не потому, что я не смогла подойти, а потому что я отчаянно боялась, что каждый мой взгляд, каждое прикосновение и слово причинят ещё большую боль. Сейчас я хотела защитить его хотя бы от этого.
Я огляделась. Лес вокруг, кажется, изнывал от зноя не меньше меня. Я быстро разделась, свалила вещи на красный стул и, взяв несколько шагов разбега, прыгнула в воду. По всему телу словно пробежал электрический разряд, кожа покрылась мурашками и как будто мелко завибрировала, сердце сильно заколотилось. Все мысли, замороженные этим внезапным холодом, замерли в недоумении.
Я открыла глаза и посмотрела наверх. Солнце красиво пробивалось через толщу воды, словно желая дотянуться до меня. Выплывать не хотелось: здесь, в объятьях холодной речной воды я в безопасности. Эта минута была почти счастливой — ничто не казалось мне страшным и непоправимым, ни одна мыль о смерти, в том числе о собственной, не тревожила мой мозг. Здесь, где два года назад Алиса закончила свою жизнь, мне сейчас хотелось найти силы продолжать свою. Воздух кончался, а вместе с ним и волшебное вдохновляющее мгновение. Как же хорошо хотеть жить. Не потому, что ты полезен и амбициозен, не потому что тебя уважают и любят, а просто потому что мир внутри тебя отзывается радостью на то, что происходит снаружи.