Мастерская строилась с пониманием опасности пожара — она была просто бетонной коробкой, заполненной оборудованием, горючих материалов там оказалось мало. Мы надышались дымом и получили несколько несерьезных ожогов — особенно пострадала ладонь Яна, которой он схватился за засов. Я лежала на траве, мир вокруг превратился в какофонию из цветных пятен и неясных звуков. В висках стучало, но на сердце было необычайно легко и радостно. Я не запомнила, как приехала скорая, как на меня надели кислородную маску и погрузили в карету. Мне хотелось только спать, спать и ни о чем не думать.
Яна отпустили из больницы на следующий день, меня продержали до конца недели. Отец приехал тем же вечером, мать взяла отгул на целый один день, а Филя контрабандой таскал салаты и лично им приготовленные овощные котлеты, чтобы мне не приходилось голодать — в больнице любили кормить мясом. За эти три дня Ян не пришел ни разу, судя по долетавшим до меня слухам, он вернулся к своим обязанностям местного колдуна, а горожане даже решили собрать деньги на ремонт мастерской. Видно, подумали, что она сгорела от перенапряжения.
Голоса больше не было. Я думала о том, что мы видели в мастерской, и с удивлением обнаруживала, что это видение не кажется мне ненастоящим. То, что я чувствовала до этого дня, то, что я слышала и то, что ей сказала — все было правдой. Словно этот призрак, слабая тень Алисы, появился, чтобы помочь мне решиться на отчаянный шаг, и исчез, когда я смогла принять решение этот шаг не делать. Может быть, он никогда и не был моим врагом. Может быть, упиваясь своим чувством вины, я призвала его сама и сама удерживала.
Целыми днями я пялилась в белую стену, слушала мысли соседей по палате и пыталась осознать последствия своих действий и чувства человека, которому эти действия причинили больше всего вреда. Раскаянье и гордость за то, что он был моим другом, распирали мою душу. Его сердце ответило любовью и пониманием на мои злость и зависть, прощением — на предательство. Я часами смотрела на осколок черного стекла и пыталась понять, ту ли способность Яна все это время я считала магией?
Даже теперь он никак не пытался склонить меня изменить свое решение относительно нашей дружбы. Медленно приходило понимание, что эта проблема — и правда плод моего больного сознания и, если я её решу, я должна сама явиться и сказать об этом, а не решу — значит, он поймет. И мне придется сдвинуть со своего пути любую Амелию, которая попытается помешать. Так Ян заставлял меня признать свою ответственность за свои чувства, может быть, первый раз в жизни.
Я погладила Грота по коричневой морде, призывая его замолчать. Подошла к тому месту, где мы рухнули несколько дней назад, ночью, выбравшись из пожара. Прямо передо мной была мастерская. Этот черно-серый монстр сурово и печально взирал на меня теменью пустого окна. Я услышала, как хлопнула дверь дома и знакомые шаги направились в мою сторону. Сев на траву, я достала из кармана осколок черного стекла. Мне показалось, что он едва уловимо светится, но уже в следующее мгновение, поднеся его к глазам, я перестала это видеть. Вытянула осколок перед собой и прищурилась — кажется, он засветился снова, но стоило двинуть рукой на сантиметр, все пропало.
Ян молча подошел, плюхнулся рядом со мной и начал скручивать сигарету, одна его кисть все ещё была перебинтована. Будто бы его не удивляло то, что я пришла, будто бы все эти страшные события мне приснились. Было шесть утра — единственное время, когда, по словам Амелии, я смогла бы застать Яна свободным. И застала.
— Ты правда что-то со мной сделал? Посмотри, эта штука светится или нет? — я не придумала, как иначе начать разговор, и просто протянула ему осколок. Но Ян не отреагировал, он лизнул край сигаретной бумажки, заклеил его и прикурил, мрачно уставившись на свою мастерскую.