— Я же просил вас не называть так Аркадия Аркадьевича! А ты все там же работаешь?
— Да, — я прищурилась, мне кажется, далеко впереди я увидела подозрительно знакомое черное пятно. — Слушай, ты не знаешь, у нас в роду были люди, страдавшие психическими расстройствами?
— Психическими расстройствами? — папа повторил это задумчиво, но, кажется, совсем не удивленно. — Твоя бабушка, мамина мама, последние десять лет своей жизни провела в сумасшедшем доме. Я думал, ты знаешь об этом.
Я почувствовала, как взволнованно заколотилось сердце, но постаралась заставить свой голос звучать как можно спокойнее. К счастью, папа тоже был занят рассматриванием черного пятна впереди.
— А что с ней было не так?
— Слушай, мне кажется, там впереди Ян прямо верхом на Атоме. Далековато от его огородов, вот это удачная встреча, — папа посмотрел на меня. — Прости, что ты спросила?
— Чем болела моя бабушка?
— Шизофренией, не помню точно, кажется, параноидной. Она видела и слышала души детей, которых абортировала до того, как забеременела твоей мамой. А твоя мама, знаешь… — папа снова уставился на дорогу, — лучше не говори с ней на эту тему. Мать вырастила её одна, и она тяжело переживала её болезнь и смерть.
— Она покончила жизнь самоубийством?
— С чего ты взяла? Хотя, честно говоря, я не знаю. Одним утром ее тело просто нашли в палате, и, кажется констатировали то ли остановку сердца, то ли что-то такое, но твоя мама после поездки туда сказала, что видела на её шее странные следы. Эта психушка славилась низким процентом суицидников, так что, может быть, дело мутное. А почему ты спрашиваешь?
— Да так… думаю вот, не поступить ли мне на психолога.
— Это ты молодец, дочь, это разумно.
Впереди и правда был Ян, он разговаривал с кем-то, удерживая Атома под уздцы, а рядом с ним на белой кобылке восседала Амелия. Она повернула голову и, кажется, хорошенько разглядела нас, а потом снова отвернулась, ничего не сказав Яну.
— Папа, — серьезно сказала я, остановившись и посмотрев ему прямо в глаза. — Скажи честно, вы развелись из-за нас?
— Лесечка… — он тоже остановился.
— Я уже взрослый человек и имею право знать! И я не расскажу Филе! Я же знаю, что мы с ним не подарок, мы все время ссорились с вами, особенно с мамой, а я… я не хотела обращать внимания на ваши скандалы, хотя была достаточно взрослой, чтобы поддерживать вас. И я знаю, что нас… меня с этим характером сложно любить, даже для родителей…
— Олеся, что за чушь ты несешь? Вы с Филиппом наши дети, и я, и твоя мама — мы любим вас, как умеем. Может быть, из нас и не вышли прекрасные родители, но мы старались. И будем стараться дальше, просто по-отдельности.
— Ты не откажешься от меня, даже если я сойду с ума, как бабушка?
— Лесечка, — папа обнял меня и ласково погладил по голове. — С чего такие вопросы? Я буду любить тебя, даже если сам сойду с ума, как твоя бабушка.
Ян наконец заметил нас и приветственно замахал рукой. Когда они с Амелией подъехали, мне показалось, что она уставилась на меня своими зелеными прищуренными глазами как хищник на добычу, по коже даже побежали противные мурашки. Они спустились, и Ян представил эту девицу моему отцу, сказав, что они тут решают вопрос о поставках для её кафе. Папа активно заинтересовался этой проблемой и я, постояв еще минуту, молча развернулась и пошла прочь, услышав, как отец крикнул мне вдогонку, что скоро придет.
— Ага, скоро. Так же скоро, как ты приехал, — пробормотала я. — Неужели и тебя очаровала эта белобрысая курица.
— Правильно, я бы тоже ушла, — раздался над самым ухом тихий женский голос. Я обернулась, и меня моментально накрыло волной холода и страха. Рядом на дороге никого не было.
— Вы… вы кто? — прошептала я, не зная, что делать — броситься назад и рассказать все отцу и Яну или идти дальше, никого не пугая.
— Уйти — это всегда лучше, — сказал голос. На этот раз он был спокойный и добрый, и, кажется, до боли знакомый. — Пойдем в тень, здесь очень жарко.
И я пошла.
Сквозь неплотно задернутые шторы пробивалась всего одна узкая полоска солнечного света и ложилась прямо на мое лицо. Я поморщилась, повернулась на другой бок и обнаружила, что проснулась. В комнате было душно и тихо. Да, именно, тихо. Несколько минут я лежала и слушала эту тишину, слушала отсутствие голоса, который преследовал меня вчера до самой ночи, то надолго замолкая, то неожиданно появляясь. Эта знакомая интонация, слишком мягкий, не всегда различимый звук «р» и мысли, которые я тысячу раз слышала в голове Алисы, когда она была жива. Будто бы даже сейчас, спустя два года после смерти, эта боль продолжала её терзать. Та самая боль, которую я считала неважной, пока она не утянула мою подругу на тот свет. Как такое возможно? Словно исходивший из невидимого призрака, её мысленный голос звучал здесь и сейчас. В основном он говорил о себе, но наблюдал за всем, что происходит, и мог высказать свое мнение. И самое главное — он знал и понимал все, что я чувствую. Каждую мысль, каждый страх, каждое мое желание. Голос говорил мягко и вкрадчиво, озвучивал мысли, которым я не решалась дать волю. И хотя я не понимала, что ему может быть нужно, у меня не получалось бояться, думая об этом голосе как о призраке. Я боялась только сумасшествия.
Я встала и открыла окно, накинула халат прямо поверх пижамы и уже взялась за ручку двери, чтобы выйти, как вдруг эта огромная мысль заставила меня замереть. Ощущение того, насколько мне не хотелось никуда идти. Не хотелось выходить из комнаты и видеть мать — ей уже хватило воли, чтобы спровадить своих дружков, но не хватило, чтобы совсем перестать пить. Не хотелось видеть Филю, который каждый день трогал своими руками это мясо. Не хотелось видеть ни Кука в его вечно веселом настроении, ни девочек-сборщиц, которые день за днем одерживали маленькие победы над своими мрачными мыслями, в отличие от меня. Я стояла с четким пониманием того, что у меня просто нет сил жить этот день. Я посмотрела в большое зеркало на дверце шкафа и увидела свое лицо. Бледное и невыспавшееся, с растрепанными длинными каштановыми волосами, выступающими скулами и большими светлыми глазами, оно вдруг показалось мне красивым. Я сделала шаг и посмотрела на себя внимательнее.
— Почему ты не хочешь жить? — спросила я свое отражение. — Ты красивая. Вся твоя семья жива, здорова, и борется за то, чтобы наладить свою жизнь. У тебя есть преданный и любящий друг, и, наверное, даже не один. Ты нравишься людям, они видят тебя милой и веселой, потому что ты умеешь ей быть. Ты можешь сама зарабатывать деньги. Ты умеешь видеть и ценить красоту окружающего мира. Ты талантлива, тебе всегда легко давались любые предметы. Тебя не били и не насиловали, не травили в школе, не выгоняли из дома. Твоя жизнь не несчастнее, чем жизнь других людей — просто ты видишь её такой, ты сама такой её делаешь. Почему ты позволяешь этой мысли жить в твоей голове?
Но мне нечего было себе ответить.
— Леся, — от неожиданного громкого стука я подпрыгнула на месте. Дверь тут же приоткрылась и там показался Филя. — К тебе там пришли.
— Кто?
— Этот… как его… — Филя почесал затылок. — Забыл.
— Забыл к вашим услугам, — Кук положил руку на плечо Филе и отодвинул его в сторону лестницы, по которой тот поспешно удалился. — Я, конечно, ничего не имею против полуголых девушек, но ты ничего не хочешь мне сказать?
— Что? — и как только я произнесла это, я обернулась и посмотрела на часы рядом с кроватью, которые показывали 14:23. По спине побежали мурашки. — Господи, я же сегодня работаю. Кук, прости, я смогла заснуть только на рассвете и… просто забыла.
— Я смотрю, отличная память — это ваше семейное достояние. Я сказал отцу, что ты попросила через меня ещё один отгул по семейным обстоятельствам, но, Леся, вообще-то так не делается.