Во-первых, выяснилось, что трое из четверых погибших были ядром так называемой „банды картежников“, отморозков, игравших в карты на человеческие жизни и долгое время терроризировавших весь город. Четвертый погибший, парень семнадцати лет, раньше не был замечен ни в чем предосудительном и, скорее всего, он в тот вечер впервые примкнул к „теплой компании“.
Имена погибших, в интересах следствия, мы не разглашаем. Разумеется, эти имена известны всему городу, но мы, выполняя просьбу милиции, не будем обнародовать их в печати.
Во-вторых, складывается полное впечатление, что все четверо погибли от естественных причин. Ни у кого нет ни огнестрельных, ни ножевых ранений, погибшие буквально искромсаны лопнувшим стеклом витрины. На одного из них осколок стекла обрушился так, что практически обезглавил. У остальных разлетевшиеся осколки поразили жизненно важные органы.
Изумленные следователи говорят, что никогда не сталкивались ни с чем подобным. Они обратились с запросами к специалистам и те, в принципе, не исключают возможности, что, когда эти четверо напали на очередную жертву и оттеснили ее к самой витрине, то в результате сопротивления стекло раскололось, и что называется сыграло роль „божественного возмездия“. Законы природы этого не исключают, но в таком случае это одно из самых причудливых их проявлений.
Если все произошло именно так, то и человек, подвергшийся нападению, не мог не получить какие-то травмы. Однако пока что поиски кого-нибудь, сильно израненного стеклом, ни к чему не привели.
Поскольку все произошло довольно близко от железнодорожного и автовокзалов, милиция вполне логично предположила, что жертвой нападения мог оказаться человек, спешивший на поезд или автобус. Однако опросы проводников и водителей междугороднего автобуса, работавших в ночь с понедельника на вторник, ни к чему не привели. Никто не видел человека с порезами.
Мы обращаемся к читателям с просьбой: если кто-нибудь видел в районе вокзала или в других местах человека со свежими порезами, возможно даже не очень серьезными, просьба сообщить об этом органам, ведущим следствие, по телефону…
Наша газета будет и дальше информировать читателя о расследовании этого жуткого и загадочного происшествия. Но все больше складывается впечатление, что это — одна из тех трагедий, тайна которых никогда не будет разгадана».
После этой вырезки лежало письмо Ирки.
«Я знаю, что это сделал ты. Наверно, я виновата, что вовремя не разгадала твоих замыслов, а прежде всего, в том, что своими рассказами подтолкнула тебя. Если бы я знала! Но как ты мог? Сколько же в тебе жестокости и холода, если ты мог спокойно расправиться с четырьмя людьми, пусть и подонками? Я проплакала три дня, пока окончательно поняла, что с тобой, с убийцей (прости меня), у нас не может быть ничего общего. Хорошо, сейчас ты наказал бандитов, но, дав себе право судить и карать, ты кого угодно можешь приговорить к смерти, так? Я возвращаю тебе твой подарок и твои письма. Надеюсь, что мои письма к тебе ты сожжешь. Больше не пиши мне и не звони».
Я молча протянул опекуну вырезку из газеты и письмо, а, пока он изучал их, достал из коробки мой шар, аккуратно упакованный, и связку писем и фотографий.
Опекун прочел, хмурясь, потом пробежал письмо глазами еще раз.
— Что ж, все к лучшему, — спокойно сказал он, кладя письмо на стол. — Я сразу понял, что она тебе не пара, но не стал тебе об этом говорить, потому что ваши отношения — совсем не мое дело. Она не может принять тебя таким, каков ты есть, с той психикой и образом мыслей, которые присущи только великому мастеру. Ведь у величия есть не только достоинства, но и недостатки, и эти недостатки тоже надо ценить. Она бы так или иначе отвергла тебя, обо всем догадавшись. И хорошо, что она догадалась сейчас, а не на Лазурном берегу. Она бы сразу запросилась домой, и у нас возникли бы серьезные проблемы с ее отправкой.
— Вы… — я поперхнулся. — Вы… предвидели это?
— Не скажу, что предвидел, — сказал опекун. — Сколько-то предугадывал. И у меня было довольно сильное предчувствие, что что-то оттолкнет от тебя твою Ирину, помешает ей поехать отдыхать вместе с нами. Что ж, повторяю, все к лучшему. Есть отношения, которые должны прерываться как можно раньше, потому что чем дольше их затягиваешь, тем больше несчастий они могут принести и тем больше сбить тебя с пути истинного. Что до меня, то я тебя не осуждаю. Есть предел, за которым лопается терпение любого человека, и любые слова о милосердии и о том, что не надо воздавать злом за зло, становятся бессмысленными.