Протас провел Кэшела через портик в высокое здание на другой стороне. Они соединялись небольшой крытой дорожкой; дома Кэшел назвал бы ее собачьей тропой, но он предположил, что название было бы более причудливым, если бы она была сделана из камня, а потолок был расписан девушками и бородатыми мужчинами с рыбьими хвостами, которые плавали с морским змеем.
— Апартаменты Короля Черворана находятся на верхнем этаже этого здания, — пояснил Протас. Слуга присел перед ним в реверансе, когда они проходили через центральный холл; по обе стороны помещения были лестницы, ведущие наверх. — Мои комнаты находятся в восточном крыле. Куда вас поместят, Кэшел?
— Протас, я не могу сказать, — ответил Кэшел. Он подумал о том, чтобы добавить, что быть ближе к Шарине — это все, что имеет значение, но решил, что не станет этого делать. Ни во дворце, ни в такой деревне, как деревушка Барка, уединения было немного, но Кэшел был не из тех, кто говорит о вещах, которые никого больше не касаются.
Они прошли прямо на другую сторону здания. Здесь была большая площадь, голая земля, но кое-где была умудрявшаяся выживать жесткая трава.
— Именно здесь мы проводим воскресные ярмарки каждую неделю, — объяснил Протас. — Фермеры приезжают с полей с продуктами, а люди, живущие в Моне, тоже продают то, что они изготовили.
Вдоль южного края стояли недавно сделанные трибуны; дерево все еще было сырым, и из некоторых досок сочился сок. Однако это было ничто по сравнению с трехслойной пирамидой в центре площади. Она была построена из хвороста, покрытого досками и флагами. На самом верху стоял сундук или шкафчик, задрапированный золотой тканью. На нем что-то лежало, но Кэшел снизу не мог разглядеть, что именно.
Мальчик остановился и посмотрел на Кэшела, очевидно, ожидая, что тот что-то скажет. Он не знал, что это может быть, поэтому спросил: — Что это, Протас?
— Это погребальный костер, — ответил Протас. — Завтра он будет зажжен, и Король Черворан вознесется на небеса. Тогда он станет богом.
Мальчик выглядел отчаянно несчастным. Кэшел положил руку ему на плечо и повернул их обоих обратно к зданию, через которое они прошли.
— Давай посмотрим, сможем ли мы найти Принцессу Шарину, — тихо сказал он. Это было первое, что пришло ему в голову, не связанное с разглядыванием трупа волшебника.
***
— Это апартаменты королевы, ах, принцессы, — сказал Лорд Мартоус. Он распахнул дверь слева на верхней площадке лестницы. — Ими не пользовались, ну, двенадцать лет, с тех пор как покойная королева скончалась при родах, но я распорядился, чтобы их проветрили и привели в порядок, как только мы узнали, что… Я надеюсь, вы оцените их...
Шарина вошла в номер. Теноктрис и Кэшел, который нес сумку с принадлежностями искусства старой волшебницы, последовали за ней и Мартоусом на вежливом расстоянии. Кэшел был, как обычно, спокоен и солиден, но Теноктрис была молчаливо напряжена, как кошка, уверенная, что где-то поблизости прячется мышь.
В номере был короткий входной коридор, три основные комнаты и занавешенный альков для прислуги; последний им с Кэшелом не понадобится. В воздухе чувствовался запах плесени, но стены были свежевымытыми. Они были обшиты потемневшими от времени дубовыми панелями высотой по пояс. От панелей до потолка были фрески причудливых пейзажей. От сырости отвалились куски штукатурки, оставив белые пятна.
Кэшел улыбнулся. — Мне нравятся настенные росписи, — сказал он.
— Я сожалею о повреждении сыростью, — сказал Мартоус напряженным голосом, — но не было времени заказывать ремонт. Похороны и коронация должны были стать первоочередной задачей, я уверен, вы понимаете меня.
— Мне нравятся места, где отвалилась штукатурка, — сказал Кэшел. — Они выглядят так, будто облака плывут над холмами.
Шарина не позволила себе улыбнуться. Лорд Мартоус почти наверняка подумал, что Кэшел говорит с сарказмом. Но Кэшел никогда не отличался сарказмом. Более того, он обладал совершенной невинностью, которая защищала его от сарказма других людей. То, что кто-то другой воспринял бы как колкое замечание, показалось Кэшелу похвалой, часто с неожиданной стороны.
— Да, этого вполне достаточно, — сказала Шарина холодно-нейтральным голосом. Она достаточно хорошо знала тип камердинера, чтобы быть уверенной, что он захочет говорить — и спорить — дольше, чем она хотела бы находиться в его обществе. Это означало, что чем меньше будет сказано, тем лучше.
Шарина выросла на чердаке постоялого двора своего отца, и во время своих странствий с тех пор, как покинула деревушку Барка, она спала под заборами и на голых каменных полах подземелий. Она бывала во дворцах побольше и лучше обставленных, чем этот, но, тем не менее, это был дворец.
Центральная комната освещалась застекленным куполом на потолке; в двух комнатах поменьше у северной стены стояли кровати — единственная мебель в номере. Мартоус, вероятно, предположил, что королевская свита, путешествует со своей полной обстановкой. Это было неверно — экспедиция Принца Гаррика с Орнифала на острова запада и севера была дипломатической, королевским шагом вперед, а не военной кампанией — но она могла стать военной кампанией в мгновение ока. Гаррик путешествовал налегке, как и его предок, король Карус. В то время, как его помощники и слуги могли жаловаться на простоту, его сестра нисколько не возражала.
— Куда эта дверь? — спросила Теноктрис, глядя на дверь в западной стене. Выставив перед собой пальцы, она больше, чем когда-либо, походила на охотящуюся кошку.
— Она ведет в покои Короля Черворана, — тяжело произнес Мартоус. — Я определил их Принцу Гаррику, хотя мне жаль, что он не нашел времени одобрить мой выбор. А теперь, принцесса, я надеюсь, вы пойдете со мной и...
— Минутку, Лорд Мартоус, — сказала Шарина. Она подошла к двери и открыла ее, обнаружив за ней еще одну дверь. Она тоже была не заперта; она толкнула ее и открыла. За ней слуги Принца расставляли сундуки, которые они привезли из гавани. Местные слуги смотрели на это и пытались помочь.
Шарина отошла в сторону, когда Теноктрис быстро прошла мимо с Кэшелом, который поддерживал ее под локоть. Проходя мимо, он улыбнулся Шарине, спокойный и ненавязчивый, как хорошо обученный вьючный пони. Конечно, если возникали неприятности, Кэшел больше походил на льва.
Не обращая внимания на болтовню лорда Мартоуса, Шарина осмотрела апартаменты Гаррика. Она поймала себя на том, что хмурится. Ей не на что было указать, но… — Я не буду говорить за своего брата, — сказала Шарина, — но лично я не думаю, что мне было бы комфортно в этих покоях. Какими еще комнатами он может пользоваться?
В данный момент Гаррик находился с Лайаной и его главными военными и гражданскими советниками в помещении, служившим залом суда в соседнем здании; они консультировались с финансовыми чиновниками Фест-Атары. Отчасти причина, по которой Мартоус был раздражен, заключалась в том, что ему не позволили присутствовать на этом собрании. Лорд Тадаи сказал ему об этом тоном отточенного презрения, которое подавило его протесты более эффективно, чем злобное рычание, которое Лорд Уолдрон был готов выпустить на волю.
Шарина могла бы присутствовать, если бы захотела. Она этого не сделала, и, кроме того, с точки зрения королевства, заняться обустройством жилья и планами коронации Лорда Протаса на следующее утро, было бы лучшим использованием ее времени. Теноктрис попросила сопровождать ее, и Кэшел присоединился к ним после того, как передал Лорда Протаса его наставникам. Отсутствие образования у самого Кэшела сделало его более, а не менее удобным в этих ценностях.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду! — заявил камергер. Его испуганная реакция была первым разом, когда Шарина поняла, что услышала что-то, что можно было бы назвать крайним негодованием. — Да ведь это самые прекрасные комнаты во дворце, самые прекрасные комнаты во всем королевстве! Это были покои короля!