Птица парила в центре внутреннего помещения; Гаррик предположил, что точно в центре, хотя и не мог быть объективно уверен из-за изгиба стены и зеркальных отражений. Он посмотрел в сторону входного прохода, затем снова на Птицу. Ее крылья были неподвижны, но она все равно висела в воздухе. Внутри ее кристаллического тела последовательно вспыхивали огоньки.
— Птичка, что мне делать? — спросил Гаррик. Он заговорил, чтобы услышать голос в напряженной тишине.
— Подожди, — ответила Птица. — Я буду сопровождать тебя в твой мир. Я должна распределить силы таким образом, чтобы послужить твоей цели, а также моей, вот и все.
Гаррик отвернулся от своего проводника. Игра света в теле Птицы взволновала его так, что он не мог выразить словами. Ритм был подобен низкой вибрации, предвещающей землетрясение. Ему показалось, что он увидел фигуры, движущиеся внутри зеркальных стен, но он не был уверен.
— Ты волшебница? — спросил он. Говорил, чтобы услышать голос, но он должен был услышать настоящий голос в этом нечеловеческом, безжизненном месте! — Да, Птичка?
Птичий кудахтающий смех разрядил напряжение Гаррика. — Я математик, Гаррик, — ответила она. — Я перемещаю точки на шкале и корректирую потенциалы. В том, что я делаю, нет ни тайны, ни искусства.
На стенах были изображены фигуры, но их невозможно было опознать; они даже не обязательно были людьми. Некоторые из них были наложены на другие так, как на раскрашенном холсте видны призраки более ранних картин под нынешней поверхностью.
— Чем то, что делаешь ты, отличается от того, что делает Марзан? — спросил Гаррик. — Или Сиравил?
— Марзан может добиться того, чего не могу я, — сказала Птица. Она снова закудахтала. — Но, зато я знаю, что происходит на самом деле, а он — нет.
На стенах и полу появились черные пятна. Гаррику показалось, что именно там впервые блеснули точки света. Лучи красного и синего волшебного света, тонкие, как паутина, но густонасыщенного цвета, расходились, сплетая пятна воедино.
Линии света пронзили грудь и левое предплечье Гаррика, затем переместились. Он не чувствовал никакого контакта; если бы он закрыл глаза, то и не узнал бы, что они там были.
Он на мгновение переложил кинжал в левую руку и вытер правую ладонь о тунику. Грубая ткань промокла, но прикосновение немного помогло. Он несколько раз согнул правую руку, затем снова взял в нее кинжал.
—Приготовься, Гаррик, — сказала Птица. — Мы достигнем твоих целей, а затем я достигну своих.
Волосы встали дыбом по всему телу Гаррика; паутина волшебного света вспыхнула еще ярче. Птица закудахтала громче, чем прежде.
Слюдяные стены исчезли, погрузив Гаррика в плоскость переплетающихся фигур.
***
Илна последовала за Чалкусом и Меротой по холодному, отполированному камню моста. Трава между пальцами ног, по контрасту, казалась приятной.
Перед ними был круглый храм, ярко освещенный солнцем в сосновой роще. Крыша была позолочена — или просто золотая? Она не думала, что это имеет значение, и посередине у нее было круглое окно. Снаружи были высокие колонны, а во внутреннем кольце — вдвое меньше более тонких колонн. Их количества были слишком велики, чтобы Илна могла определить их без подсчета, но она инстинктивно была уверена в пропорции.
Мерота оглянулась на Илну, но затем ее взгляд скользнул мимо. — О, — воскликнула она. — Он исчез.
Илна оглянулась через плечо. Мост, сплошная масса розового и серого, исчез в клубящейся белой стене. Только кое-где Илна могла разглядеть над туманом верхушку дерева, растущего в лабиринте за мостом.
— В живых изгородях нет ничего из того, что мы хотели, дитя, — сказал Чалкус, придавая их окружению вид, отличный от того, как он оглядывался вокруг до того, как сошел с моста. Вместо того чтобы искать опасности, он теперь рассматривал остров как место, где, возможно, захотели бы оказаться маленькая девочка и ее спутники. — Здесь солнце светит яснее. И если бы мы захотели вернуться назад, наша Илна отправит нас туда одним щелчком пальцев. Не так ли, любовь моя?
— Я не думаю, что в этом будет необходимость, — сурово ответила Илна. Она направилась к храму, позволяя своему разуму впитывать не только форму, но и причины, стоящие за формой здания, во всех деталях. Она разложила мотки пряжи параллельно — на левой ладони и зажала их большим пальцем, но пока не начинала их связывать.
На острове было много растительности — сосны, окружающие храм, и цветы и трава, покрывающие землю. Все это было довольно мило, если кому-либо нравились подобные вещи, и Кэшел, несомненно, сказал бы, что из острова вышло бы прекрасное пастбище.
Однако здесь не было ничего, что могло бы пригодиться в пищу человеческим существам. Что ж, Илна не собиралась оставаться на острове дольше, чем потребуется, чтобы найти дорогу обратно в свой собственный мир. У нее там были дела с Двойником.
Она подошла к храму. Он стоял на платформе c тремя невысокими ступеньками. Пол внутри был выложен мозаикой из крошечных камешков с узором, таким же тонким, как переплетающиеся волокна птичьих перьев. С любого расстояния пол казался серым; на самом деле он был черно-белым — то одно, то другое. Только глаз зрителя смешивал цвета.
Чалкус водил Мероту по зданию, стараясь держаться подальше от Илны. Хотя это не имело значения: когда она сосредотачивалась на сложном узоре, ничто не мешало ей в этом.
И это был очень сложный узор. Это был каждый лист и корешок гобеленового сада, и это было нечто большее.
Илна начала завязывать узлы из пряжи, прорабатывая ими большой узор на камне. Она вошла в собственно святилище и сосредоточилась на крошечном сегменте: кусочке, достаточно маленьком, чтобы его можно было накрыть ладонью.
Она посмотрела вверх, на отверстие в крыше. Это был глаз здания, не только часть узора, но и окно сада в более широкий космос. Решетка над ним была сплетена из золотой проволоки такой тонкой, что она расплывалась на солнце, как блеск масла на воде. В масляном пятне тоже могли быть истории, и душа сада была в этом золотом глазу.
Звери, называвшие себя Принцами, говорили о Едином, который создал сад. Если Единый существовал, он оставил свой след в этом глазу; но Илна все больше верила, что сад, гобелен, соткался сам собой, в, то время как космос сгустился из хаоса.
Здесь таилась опасность.
Мерота закричала. Илна выглянула из пронизанной светом сложности своего разума. Мерота кричала, вероятно, кричала и раньше, но Илна не замечала этого, пока картина, которую она визуализировала, не предупредила ее о том, что происходит в ее непосредственном окружении.
Чалкус стоял рядом со зданием, в изогнутой тени крыши. Его меч и кинжал прорезали яркие дуги – сквозь пустоту, ничто, затененное тьмой, что образовалась вокруг него. Рядом была Тень — она была сама по себе, а не от предметов, как обычно. Лицо Чалкуса было сосредоточенным, а губы сжаты в тугую линию.
Илна действовала инстинктивно, сняв с себя верхнюю тунику и бросив ее на ту часть мозаичного пола, которую никто — даже она с ее глазами и интеллектом — не смог бы отличить от любой другой части переплетенного рисунка. Мягкая шерстяная ткань бесшумно опустилась, заслонив узор на камне от света, струящегося сквозь решетку над обращенным вверх глазом храма.
Тень исчезла. Чалкус вырвался на свободу. Только теперь он закричал: безмолвно, бездумно — рев огромного зверя, выпущенного из капкана. Его лезвия снова заплясали, рассекая пустой воздух и пропахивая в почве тонкие, как бритва, борозды. Трава и дюжина лютиков упали, став желтыми жертвами сверкающей стали.
Чалкус посмотрел на Илну широко раскрытыми, полными ужаса глазами. — Что это было, дорогая моя? — спросил он.
— Все в порядке, — ответила Илна. — Это...
Она кивнула на свою тунику. Она сама соткала это полотно, простую ткань, такую же тонкую и мягкую, как лучший шелк.