– Потому что это было бы моральным самоубийством, вот почему. Я даже не притворялся, что люблю ее. Так зачем ей было рожать ребенка от меня?
– Потому что она любила тебя. Ты знал это. И должен был принять меры предосторожности.
– Я принял меры. Я дал ей денег.
– Ты дал ей денег? – спросила я слабым голосом. – На что?
– На аборт.
– И это ты называешь осторожностью? – воскликнула я с глухим смехом. – Надо быть самоубийцей, чтобы продолжать отношения с тобой. Бедная Бекки! – сказала я. – Чем больше ты говоришь, тем более низко все это выглядит. Ты поступил, как Пинкертон, – спокойно заметила я. – Ничуть не лучше.
– Но ей были известны правила игры! – прошипел он. Он поднялся и смотрел на меня горящими глазами. – Ей были известны правила, – повторил он, разрубая левой рукой воздух. – Она знала, что это случайные отношения, так что ей некого винить, кроме себя самой! – Я подумала, что уже слышала это. Именно так он говорил о Чио-Чио-сан тогда в театре. – Она просто сумасшедшая стерва, которая пытается вызвать к себе жалость, – добавил он с презрением. – Она свихнулась на идее принести себя в жертву. Я говорил ей не рожать! – прошипел он, доливая «Крюг» себе в бокал. – Я говорил ей, что заплачу за аборт, но эта глупая овца отказалась. Я надеялся, у нее будет выкидыш, – продолжал он, и его голос сорвался на истерику. – Я молился, чтобы так было, – взвизгнул он, – становился на колени и молился. О да! – выкрикнул он, размахивая бутылкой. – Если бы у Бекки случился выкидыш, я бы все здесь уставил марочным «Крюгом»!
Эти слова были как удар в солнечное сплетение. Я смотрела на него, не испытывая никаких чувств, кроме презрения.
– Я хочу, чтобы ты ушел, – сказала я тихо, чувствуя, что внутри у меня все клокочет. – И пожалуйста, позвони завтра в турагентство и скажи, что летишь на Карибские острова один.
Когда он ушел, я так и сидела в гостиной, глядя в пустоту. Грэм, чувствуя, что мне плохо, подошел и положил голову мне на колени.
– Ты такой умный, – сказала я ему, поглаживая за ушами. – Ты сразу все понял. Я думала, Джос мой спаситель, а это был только призрак.
Я лениво взяла тот номер журнала «Я сама», который прихватила на игре в поло. Я перечитала тест на совместимость, и мне стало смешно и стыдно.
Есть ли у вашего партнера привычки, которые вас раздражают? – спрашивалось в первом пункте. Да, боюсь, что есть. Ваш партнер всегда говорит вам правду? К сожалению, нет. Проще говоря, он врет. Нравится ли ваш партнер вашим родным и друзьям? Не совсем – особенно собаке. И наконец: приходилось ли вам испытывать беспокойство в связи с какими-нибудь высказываниями или поступками вашего партнера? С мрачной улыбкой я стерла написанное карандашом июльское «нет» и ручкой жирно вывела – «да».
Через три дня, когда я пришла с работы, на коврике у двери лежала пачка писем, а на автоответчике мигал огонек.
– Дорогая! – услышала я в записи голос Лили и стала просматривать почту. – С днем рождения!
– Спасибо, – буркнула я себе под нос.
– Мы так давно не виделись! Я как раз тебя вспоминала, потому что Дженнифер Анистон сбежала вчера вечером.
– Какая трагедия, – сказала я.
– Представляешь, она одолела всю Кингс-роуд, баловница.
– Как же она сумела найти дорогу? – хмыкнула я.
– Надеюсь, Джос ведет тебя сегодня ужинать в какое-нибудь сказочное местечко, а на днях вы улетаете на Карибы!
– Нет, – сухо сказала я, открывая первое письмо – поздравительную открытку от детей.
– Если не увидимся до твоего отъезда, счастливого пути. Но я звоню, потому что только что получила из типографии январский номер журнала и горю от нетерпения прочитать тебе твой гороскоп. Прогноз прекрасный, дорогая. В твоей жизни все наладится.
– Неужели?
– Сейчас. – Было слышно, как она театрально прочищает горло, прежде чем начать читать. – Стрельцы – знак мечтателей, в этом месяце все ваши мысли только о любви. – Я подавила невеселый смех. – В день полнолуния, шестого января, вы поймете, почему один человек не перестает вас любить. Ну разве не восхитительно, дорогая?
– Нет, – прошипела я.
– Просто хотела поделиться с тобой. Покаааааа!
Второе сообщение было от мамы. Она тоже поздравляла меня с днем рождения и спрашивала, когда я привезу Грэма. Боже! Я совершенно забыла сказать ей. Я тут же ей перезвонила.
– Мне уже не нужно, чтобы ты сидела с Грэмом, мам, – сказала я. – Необходимость отпала.
– О, дорогая. Как жаль. Почему?
– Я просто… передумала, – объяснила я.
– Но Терке и Кайкос божественны!
– Не сомневаюсь, мама, но я не хочу лететь.
– А как Джос? Что с ним?
– Он в режиме отклонения вызовов. Я больше с ним не встречаюсь.
– О боже, – сказала она. – Почему? Я хочу сказать, разве вы не подходили друг другу?
– Нет, мы совершенно разные, – ответила я. Я подумала про три новых летних платья. – Это был просто эпизод.
– И как же ты собираешься провести сегодняшний вечер? Ведь, как-никак, это твой день рождения.
– Боже мой, мама, я не знаю, и, честно говоря, мне совершенно все равно.
Я открыла оставшуюся почту. Пришла милая открытка от Питера – без текста – просто «П» и крестик. Сара тоже прислала открытку, и еще одна пришла от Мими и Майка. Потом я вскрыла конверт от Роури Читем-Стэбба и уставилась на предварительное решение суда. Это пришло несколько дней назад, – говорилось в сопроводительной записке. – Решение суда вступит в силу через полтора месяца, если не будет оспорено. Я решил, вам захочется оставить себе экземпляр. Да не очень-то, подумала я. Я прочла этот документ с чувством полного поражения, в груди что-то сжалось. Вот оно, фактическое подтверждение тому, что мой брак развалился. Я словно держала в руках бомбу замедленного действия, которой предстояло разорваться через какое-то время. Что ж, пока я спрятала письмо в ящик стола. Дети скоро вернутся домой из школы, и мне хотелось защитить их от подробностей нашего с Питером разрыва, хотя им и предстояло еще узнать про Энди.
Я с трудом поднялась наверх, слыша, как сквозь пелену, веселый колокольчик мороженщика, и рухнула в постель. Но этот день оказался из тех, когда, несмотря на страшную усталость, я никак не могла заснуть. Не в последнюю очередь из-за того, что без конца звонил телефон. Обычно я оставляю автоответчик, но сегодня все вставала и вставала, отвечая на звонки. Сначала позвонила Софи спросить, как прошла моя встреча с Джосом. Еще она рассказала, что ей снова дали работу на Би-би-си. Потом позвонила Сара. Накануне Энди была у нее в гостях, и теперь Сара метала гром и молнии.
– Она превращает беременность в спектакль! – воскликнула она. – Это же просто смешно! Этого она не ест, того она не ест, принялась меня расспрашивать, как и что я готовлю, а потом обвинила меня в том, что я, дескать, дала ей непастеризованный творог. Нет, ну ты подумай, у нее же еще совсем маленький срок, а она явилась, можно сказать, в плащ-палатке. Питер выглядел несчастным, Фейт, – продолжала она на одном дыхании, – я никогда еще не видела его в таком состоянии. Он приехал прямо с работы – и это в субботу! – наверное, просто чтоб не видеть ее подольше, вот что я думаю! Яблоко от яблоньки… – продолжала она с горечью, – боюсь, он поступает так же, как его отец в свое время. Мэйбеллин! – она презрительно фыркнула. – Ну и имечко!
Мы посплетничали еще минут пять, потом я пошла на кухню и сварила кофе. Подойдя к рождественскому календарю, я открыла новое окошко. «Дождик», обрамлявший календарь, отклеился и соскользнул на пол. Вот, подумала я, все правильно. Мишура облетела, и вещи утратили свой блеск. Все как в жизни. В маленьком окошке оказалось блюдечко черешни. Ммм. Правильно, подумала я, вот все, что мне осталось.
Остаток дня я провела, дав волю хандре. Я чувствовала себя как челн, брошенный на волю волн. Ибо мой развод приобрел совершенно реальные очертания, и скоро Питер увезет свои вещи. Я обошла дом, мысленно отмечая все, что принадлежало ему. Грэм повсюду следовал за мной. Вот два старых пиджака на вешалке в холле, вот его резиновые сапоги и другая обувь. Я прошла в гостиную и осмотрела книги. Как много их у Питера – сотни – вдоль всех стен. Я вдыхала их сладковатый пыльный запах, и сердце сжималось. Вот новенькие издания в глянцевых бумажных переплетах, вот твердые обложки, несколько драгоценных первых изданий. Вот оранжевые «Пингвины», вот строгая черная классика, вот все романы «его» авторов, как же без них? Занятно, на что начинаешь обращать внимание в определенном настроении. Я заметила, что мой взгляд прикован к «Концу одной любовной связи»;[132] да, сокрушенно подумала я, действительно конец. Потом я заметила «Простишь ли ты ее?» Троллопа. Нет, подумала я с горечью, не смогу. Потом мое внимание привлек «Холодный дом»,[133] и я подумала, да, этот дом теперь такой холодный. «Тяжелые времена»[134] впереди, именно так, поняла я, медленно двигаясь вдоль стеллажа, и я уже пережила «Упадок и разрушение».[135] А вот «Радуга»,[136] но где же, скажите на милость, моя радуга? Я взяла в руки «И пришло разрушение»[137] и поняла – мой мир разрушен. Мне осталась лишь «Пригоршня праха».[138] Воссоединение с Питером кончилось катастрофой, новая жизнь с Джосом оказалась иллюзией. Впервые за всю свою сознательную жизнь я оказалась совершенно одна.
135
Имеется в виду сочинение Эдуарда Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи» (1776–1788).