– Тише, Роуса, тише! – Пьетюр встряхивает ее, схватив за плечи. – Ты напугала лошадей и сейчас разбудишь хозяина.
Она садится на полу и трет глаза. Обе кобылы боязливо забились в угол. Ноздри их раздуты, мускулы под толстыми шкурами ходят ходуном.
Роусу трясет.
– Я кричала?
– А еще билась, визжала и извивалась у меня в руках, как рыба.
Должно быть, это его пальцы сжимали ее плечо во сне. Содрогнувшись, Роуса поспешно выскальзывает на улицу. Студеный воздух обжигает руки и лицо – знак того, что надвигаются колючие зимние морозы. Она присаживается по нужде у задней стены: делать это прямо в хлеву омерзительно. Потом прислоняется головой к холодным доскам и ждет, пока не выровняется дыхание, чтобы возвратиться внутрь. Это не предзнаменование, Роуса. Это всего лишь сон.
Они продолжают путь в молчании. Голая земля щерится черными зубами, и лишь кое-где пробиваются корявые кустарники и жесткая пожелтелая трава. От неизбывной угрюмости пустошей у Роусы перехватывает дыхание. Горы нависают над горизонтом, будто грозовые тучи. Древнее поверье гласит, что в каждой горе живет дух, и, может, именно поэтому, когда вокруг вырастают скалы, по спине у Роусы пробегает холодок. На нее устремлены тысячи взглядов, проникающих под кожу и впивающихся прямо в душу. Она мысленно повторяет заклинание, оберегающее ото зла, и шепотом читает «Отче наш». Пьетюр бросает на нее быстрый взгляд; выражения его темных глаз в меркнущем свете не прочесть, и Роуса краснеет.
Ей хочется спросить, не кажется ли ему тоже, что за ним следят, но, присмотревшись к его лицу, она замечает, что игра медленно плывущих теней и желтоватого света меняет его черты: скулы заостряются, глаза западают. Он красив мрачной красотой, и слова замирают у нее на губах.
С наступлением сумерек угасающее небо приобретает оттенок потускнелой стали. Редкие березы тянутся к нему когтистыми ветвями. Если верить легенде, в корнях берез живет huldufólk, который обращает пожелтевшую листву в золото и соблазняет им алчных путешественников. Перед смертью несчастный только и успевает увидеть, как драгоценный металл снова становится ворохом листьев, а аульв тем временем, усевшись у него на груди, лакомится его душой.
Это назидание тем, кто жаден до денег. Почувствует ли она что-нибудь, думает Роуса, если существо из потустороннего мира начнет пожирать ее душу? Нет, выйти замуж за богача – это вовсе не то же самое, что продаться из жадности.
Чем больше миль пролегает между нею и Скаульхольтом, тем зыбче становится все кругом, как будто в здешних мрачных землях даже разум ее подергивается пеленой.
К вечеру она вдруг замечает, что они едут в другую сторону, на северо-восток, к укрытому снегом горному хребту.
Ущелье смыкается вокруг них, словно кулак.
– Разве Стиккисхоульмюр не на западе?
– Мы ищем ночлег.
– Спасибо.
– Я это не ради тебя делаю, а ради себя. Сил больше нет выслушивать твои жалобы на стужу. – Пьетюр подмигивает, и Роуса заливается краской. – И потом, – продолжает он, – мы прибудем в Стиккисхоульмюр уже назавтра, и ты должна выспаться. Негоже тебе усталой выглядеть. Йоуна лучше не сердить. Твоя забота – угождать ему.
Роуса отводит взгляд и смотрит на горы, а затем дотрагивается до шеи в том самом месте, где стеклянная фигурка холодит кожу. Иногда ей кажется, что кожаный шнурок душит ее.
– Это место зовется Мунодарнес. Мы будем проезжать четыре дома. – Пьетюр показывает на каменистую тропку, стелющуюся перед ними.
– Было бы… Спасибо.
Помолчав немного, он продолжает, настороженно глядя на нее:
– Лучше зови меня Тоумасом, покуда мы не доберемся до Стиккисхоульмюра. Люди здесь большие охотники до сплетен.
Будет ли у нее сегодня ночью крыша над головой или нет – зависит от ее ответа.
– Хорошо, – сухо говорит она.
Когда солнце уже готово вот-вот нырнуть за горизонт, они добираются до крохотного селения – четыре дома, притиснутые друг к дружке, будто сжатые в кулак пальцы.
Пьетюр стучится в дверь ближайшего дома. Когда им открывают, Пьетюр кланяется и спрашивает, не будет ли хозяин так любезен пустить их с молодой женой переночевать. Они направляются на запад. Никак не думали, что путь окажется настолько далек, поясняет он с улыбкой.
Ложь, словно вода, так и льется с его губ. Внутри у Роусы все сжимается от нехорошего предчувствия. Однако хозяин, молодой паренек с плоским и бесхитростным крестьянским лицом, молчит и согласно кивает. Похоже, он простофиля.
Вдруг он спрашивает:
– Как твое имя?
– Тоумас Агнарссон, – без запинки отвечает Пьетюр.