Однажды он притащил огромную глыбу торфа, которую, должно быть, раздобыл у торговца, хоть Роуса и не могла взять в толк, как ему это удалось.
Когда она задала ему этот вопрос, он самодовольно ухмыльнулся.
– Поверь, лучше тебе не знать.
– Ты украл его? Тогда забирай.
Она толкнула было глыбу обратно к нему, но он легонько сжал ее запястья одной рукой и засмеялся:
– Он нужен твоей маме.
Она перестала сопротивляться, но рук из его хватки не вырвала.
– Я не стану топить дом краденым торфом.
– Топить будет твоя мама. И я его не крал. – Улыбаясь, он взял ее ладони в свои и стиснул их. – Этот жадный пройдоха запросил за него десять буханок хлеба. Я их принес, на том мы и поладили.
– Но… – Она пыталась не замечать собственный трепет от его прикосновения. – Где ты раздобыл столько муки, чтобы испечь десять буханок?
Паудль усмехнулся.
– Для такого человека ничего не жалко. Хлебными корками он набьет собственное брюхо, а в середине каждой буханки найдет доброго сена для своих лошадей.
– Паудль! – Она рассмеялась. Торговец наверняка получил по заслугам, а благодаря торфу воздух в доме станет суше, и мамин кашель пройдет.
Паудль продолжал носить им еду и торф. Мало-помалу Роуса начала надеяться, что будущее у них с Паудлем все-таки есть. Может статься, они вдвоем помогут маме пережить зиму, а потом, с приходом весеннего тепла, она выздоровеет.
По ночам, когда темнота укутывала дом, Роуса лежала в постели и снова и снова вспоминала прикосновение губ Паудля, близость их тел, его тепло.
Однажды, собирая на холме голубику, она услышала за спиной хлюпающие шаги. Она сказала, не оборачиваясь:
– Ягод мало, Паудль. Возвращайся домой и помоги своему пабби. Он разозлится, когда узнает, что ты от работы отлыниваешь.
– Я уже давным-давно злюсь, только сыну до этого и дела нет.
Роуса так и ахнула.
– Бьяртюр! Bless.
Она склонила голову в знак приветствия, надеясь, что он пойдет дальше, однако он остался стоять на месте, сложив руки на груди.
– Ослепнешь, если будешь так смотреть, – сказала наконец Роуса.
Бьяртюр нахмурился.
– Прикуси язык, Роуса. И оставь моего сына в покое.
– Доброго дня, Бьяртюр. Вот бы и дальше стояла такая же хорошая погода.
Уголки его губ приподнялись.
– Заносчива, как всегда. Ты губишь Паудля.
– Я ему скажу…
– Ты скажешь ему, чтобы он держался от тебя подальше.
– Он взрослый мужчина и волен сам распоряжаться собой.
– Увы, это не так. Им распоряжаешься ты. Скажи ему держаться от тебя подальше.
– Ты не можешь приказать мне…
– Могу и прикажу. Ты строптива и себялюбива, и тебе слишком долго позволяли творить все, что заблагорассудится. Уже и слухи по всему селу ходят, что ты моего сына приворожила. Я могу подтвердить, что это сущая правда. Пускай люди твой дом обыщут, авось найдут руны и прочие сочинения.
Роуса заставила себя посмотреть в глаза Бьяртюру, который не сводил с нее свирепого взгляда.
– Ты не посмеешь… – Однако голос ее дрогнул.
Бьяртюр шагнул ей навстречу. Все в ней кипело, но она держалась стойко.
– Ты хоть видела, как Паудль нынче выглядит? – прорычал он. – Видела?
Роуса удивленно уставилась на него.
– Ты хочешь…
– Мальчишка совсем иссох. Отощал, как древко метлы.
– Я… – Роуса опустила глаза. – Я не заметила.
– Куда там, – ехидно процедил Бьяртюр. – Ты была слишком занята собой и даже не заподозрила, что мой сын голодает, чтобы ты могла набить себе брюхо.
– Я… Я скажу ему, что он должен есть и отдыхать.
– Скажи ему, что он должен держаться от тебя подальше. Ты его погубишь.
Роуса заклинала небо, чтобы Бьяртюр ушел, но он приблизился еще на шаг. От него несло горьким дерном и кислым потом.
– Bóndi из Стиккисхоульмюра подыскивает себе жену. Ему и строй глазки.
Роуса раскрыла рот от изумления.
Бьяртюр воздел руки к небу.
– Он богат. Он будет слать твоим родичам деньги и провизию.
Превозмогая дрожь в ногах, Роуса выпрямилась.
– Я не глупа, дядюшка. Твой корыстный расчет…
– Ты могла бы всем нам помочь, Роуса. Зима будет суровой, и многие умрут. – Он прочистил горло и сплюнул на землю. – Подумай об этом.
Он развернулся и побрел вниз по холму. В его сутулых плечах и хромающей походке Роусе почудился призрак Паудля – того, каким он может стать. Если выживет.
Йоун провел в Скаульхольте около трех недель – торговал кое-где в окрестностях, присматривался. Присматривался он ко всему. Многие сельчане – большей частью те, у кого были дочери на выданье, – зазывали его к себе на постой, однако он отказал им и, несмотря на ночной холод, расположился прямо на улице, на склоне холма.