— Ты давно встал?
— Часа два назад.
Ей пришлось напрячься, чтобы вспомнить его имя — мысленно она все время называла его «белобрысым».
— Филипп…
— Да. — Наконец-то он отложил газету!
— Мы договорились?
— О чем?
— Что ты больше не будешь лезть в мою жизнь!
— Так вот оно что! А я-то думал — чем вызван твой вчерашний визит… — усмехнулся белобрысый.
Усмешка эта Бруни не понравилась.
— Ну, так мы договорились? — уже сердито спросила она.
— Увы, нет, — покачал он головой. — Свою работу я буду выполнять, и тебе придется с этим примириться. И вообще, если бы я знал, что здесь имеет место… некий товарообмен…
— А какого черта, ты думаешь, я такому уроду, как ты, дала бы иначе?! — вспылила Бруни. Сдерживаться смысла уже не было: ясно, что договориться не удалось!
Вот уж не думала она, что он до такой степени сволочью окажется!
— Откуда я знаю. Впрочем, у женщин тоже бывают странности. — Филипп откинулся назад в кресле, заложил руки за голову и, все так же неприятно усмехаясь, смерил ее взглядом. — Наверное, мне следовало бы отказаться. Но уж очень вид у тебя был… как у оголодавшей кошки!
— Что?! Ах ты!!!
Если бы под рукой у Бруни в этот миг что-то оказалось, оно бы полетело в белобрысую голову. Но ничего подходящего поблизости не было — поэтому она ринулась на него сама. Сейчас, по морде поганой…
Мгновенно выбросив вперед руки, белобрысый схватил ее за запястья. Бруни чуть не потеряла равновесия и замерла в неудобной позе, оказавшись с ним носом к носу.
— А вот этого не надо…
— Пусти, гад! — она попыталась лягнуть его.
Парень отпихнул ее, так что она еле удержалась на ногах.
— Да никто тебя тут и не держит!
— Ну конечно — ты свое уже получил!
— Ты тоже! — похабно ухмыльнулся он. — И вообще, Амелия, хватит злиться. Скажи лучше — какие у тебя планы на вечер?
— Не смей ко мне так обращаться! — Кулаки Бруни снова сжались сами собой. — Я для тебя «госпожа баронесса», слышишь, ты, урод?! И на «вы», ясно?!
До сих пор они разговаривали на английском, но эту фразу она нарочно рявкнула по-немецки, чтобы обратиться к нему на «ты», как к слуге, к лакею, которым он на самом деле являлся.
— He имею привычки именовать на «вы» женщин, с которыми спал, — с легкостью перейдя на тот же язык, парировал белобрысый. — Если не Амелия — так как же мне тебя называть? Мелли, что ли? Нет, Мелли мне не нравится…
Ну, с нее хватит!
Она решительно направилась к двери; обернулась лишь, чтобы сказать:
— Сволочь ты — и все!
— Сам знаю! — донеслось вслед.
Глава шестая
Зачем, зачем, зачем?! Что на него нашло вдруг?!
В сотый раз Филипп задавал себе этот вопрос — и в сотый раз приходил в бешенство, хотя если на кого-то и можно было злиться, то только на самого себя.
А ведь его предупреждали! Предупреждали, черт возьми — и не кто-нибудь, а ее родной отец!
За пару дней до отъезда Филипп снова приехал к Тренту — тот вызвал его на последний инструктаж. А на самом деле рассказать то, что, по мнению миллионера, следовало знать человеку, который будет общаться с его дочерью.
О том, что у нее есть хобби: делать всякие штучки из стекла — и даже неплохо получается. Она любит лошадей и собак, обожает спорт — верховую езду, коньки, теннис; часами может плавать в бассейне. Вспыльчива, но быстро отходит, очень боится вида крови, никогда не простужается, не испытывает похмелья, спит мало — часов пять в сутки, и ей этого вполне хватает.
В конце «инструктажа» Трент сказал:
— И еще одно… Моя дочь весьма привлекательна — и хорошо это знает, и пользуется этим, не стесняясь. — Помедлил, но лотом решительно добавил: — Короче, я не стану вас осуждать, если вы рано или поздно поддадитесь на ее… сексапильность.
— Но я… — попытался перебить Филипп. Трент отмахнулся.
— Надеюсь лишь, что это не помешает вам выполнять вашу работу. А в остальном — повторяю, я не стану вас осуждать. Немного найдется мужчин, которые устояли бы перед ней. Тем более что она, я почти уверен, рано или поздно попытается вас соблазнить, для нее секс — это один из способов самоутверждения.
Филиппа тогда покоробил цинизм, с которым Трент говорил о дочери. Он и не предполагал, насколько тот был близок к истине…
Конечно, она хороша собой, но он видал и покрасивее! И всегда умел, при необходимости, соблюсти дистанцию — и когда работал телохранителем, и позже…
После несчастья с Линнет случались женщины, которые рады были бы утешить «соломенного вдовца» — Филипп отшивал их сразу, так что на вторую попытку никто не решался. Но… Через полгода после того, как Линнет попала в «Форрест Вью», возвращаясь вечером домой, он свернул в Чайна-Таун, подобрал первую попавшуюся проститутку и поехал с ней в отель. И ушел оттуда только под утро, чувствуя себя опустошенным и душевно, и физически.