— Спокойной ночи, ребята! — проговорил, улыбаясь, Овиедо и поспешно вернулся в барак.
Там уже шел дым коромыслом. Все скребли, терли, чистили, окна и стены запотели, пахло едким мылом, какой-то эссенцией.
Овиедо досталось мыть четыре окна. Тщательно, как все, что он делал, он приготовил в тазу мыльную воду, намочил тряпки.
В окно смотрела тяжелая, как сукно, плотная ночь. От суетящихся людей, от горячей воды в бараке становилось жарко, как в бане. Овиедо обливался потом, рот его пересыхал, сердце билось, больно отдаваясь где-то в голове. Он тер и тер одно стекло за другим, не видя перед собой ничего, кроме черноты да отражающегося в стекле лампового света. Овиедо не подозревал, что там, за окнами, в этой черной ночи совершается злое, черное дело.
6
Обходя двор, чтобы отдать распоряжения арестантам, убирающим вокруг бараков, лейтенант Санчес услышал писк.
— Ах да, чуть не забыл: выбросить отсюда всю эту дрянь! — сказал он, сопровождавшему его караульному.
— Куда прикажете девать щенят, синьор? — спросил тот.
— Бросьте этих ублюдков в реку, чтоб долго не возиться…
— Но как быть с матерью?.. — попробовал возразить караульный, которому это дело сильно не нравилось.
— Выгоните ее за ворота и забейте лаз, который она там прорыла. И начальник тюрьмы и губернатор могут справедливо указать на то, что в тюрьме не держат животных, — прибавил Санчес в виде объяснения.
Караульный, ворча что-то под нос, забрал щенят в ведро, как это только что делал Овиедо, и направился к воротам. Манила, тревожно заглядывая ему в лицо и стараясь на ходу лизнуть кого-нибудь из своих детей, побежала за ним.
За воротами белый, яркий фонарь ослепительно светил на кусок зеркально-белого натертого шинами шоссе. Сейчас же за шоссе начинался спуск к реке, откуда доносился шелковистый шелест воды и прохладный, ласково льнущий ветерок. Где-то вдали басисто гудел пароход, шумно треща, прошла полицейская моторка, и от ее фонарей на воде заискрились, заплясали маслянисто-золотые змейки.
Солдат, спотыкаясь, спускался по каменистому откосу к реке. Манила следовала за ним. Навстречу из темноты показалась фигура в такой же форме тюремной стражи.
— Рибера, ты куда? — окликнул встречный, вглядевшись.
— Да вот этот чертов лейтенант приказал утопить щенят, — сказал сердито солдат. — Не хотелось бы мне этим заниматься. Собака вон сама не своя…
Он прибавил нерешительно:
— Может, сунуть их куда-нибудь здесь, на берегу?.. Пусть живут.
— Посмотри назад, глупая голова, — сказал встречный, — ты под наблюдением.
Солдат обернулся. На откосе, весь облитый мертвым белым светом фонарей, стоял Санчес.
— Сволочь! — выругался солдат. — Ему бы только щенят топить. Небось войны и не нюхал!..
— Первосортная сволочь! — отозвался второй и прибавил, с жалостью глядя на Манилу: — Как лижет щенят… Чует беду материнское сердце…
— Ну ладно, будешь тут еще ныть! — раздраженно рванулся Рибера. — Иди своей дорогой.
И, преувеличенно громко топая по камням, он пошел вниз, к самой воде. Вдруг он нагнулся за камнем:
— Убирайся отсюда, шелудивая! — закричал он злым, плачущим голосом и швырнул в Манилу камень. — Что ты на меня смотришь, проклятая сука?!
Манила взвизгнула и отбежала на несколько шагов. Солдат швырнул еще и еще камень. Каждый раз собака отпрыгивала еще чуточку, но не уходила и упорно следила за солдатом.
Рибера сжал зубы и, не глядя, сунул руку в ведро. Пушистое теплое тельце…
— Эй, Рибера, скоро вы там перестанете копаться? — раздался сверху окрик.
— Иду, синьор! — сказал солдат.
Четыре раза он сильно размахивался. Четыре раза где-то в черноте всплескивалась вода. Больше — ни звука. Через минуту солдат бежал вверх по откосу, стараясь усиленным движением занять себя. И снова за ним бежала Манила, обнюхивая ведро, следы его ног, его руки…
— Пошла! Пошла! — хрипло крикнул он. Он боялся теперь этой собаки, как своей совести.
7
Наступило утро. Еще с рассвета все население бараков было выстроено на тюремном дворе. Арестантов заставили побриться, выдали им новые полосатые куртки и холщовые штаны. Тюремное начальство, отупев от бессонной хлопотливой ночи, было раздражено и придиралось к малейшей неисправности. То одного, то другого арестанта выгоняли из строя, заставляли подтянуть пояс, довести до блеска ботинки, умыться еще раз. Овиедо еле держался на ногах. Арестанты с рассветом обнаружили исчезновение щенят, и, ослабевший от ночной работы, он терзался беспокойством.