«Ой, ангел мой, пойду я. Помни, девка, ты сама себе дохтор…» — сказала она и… растворилась в больничном воздухе. Ни бабки. Ни швабры. Лишь — вокруг Томы — пятачок свежевымытого пола. Девушка встала с банкетки и поднесла монету к ночнику. «1862 год», бесшумно шевеля губами, прочитала она. Старая, с прозеленью, медная монетка с зубчиками, словно шестеренка, выпавшая из каких-то древних часов. Зажав монету в руках, Тома тихонько прошла к себе в палату. Только на одно мгновение ее фигурка мелькнула в столпе лунного света, проникающего через стеклянный потолок. Тома натянула на себя одеяло и, убаюканная, почувствовала приближение сна. След от бабы Саниной пуговицы еще горел на лбу…
…Пока Тома спала — где-то на лестничной клетке, затерянной в недрах этой огромной больницы, две молоденькие медсестры — два «тополиных ангела» — прихватив с собой пульты срочного вызова, сидели на подоконнике и курили, болтая ногами и мягко постукивая по батарее тряпичными туфельками-балетками. Одна из девушек, с рыжими смешными кудряшками, то и дело поправляя на волосах фирменную зеленую диадемку, многозначительно вытаращив глаза, рассказывала своей подруге местную страшилку, легенду про тополиных ангелов. Которая звучала примерно так:
Давным-давно тут был провинциальный городишко, а на месте «Тополиных Ангелов» стояла изба-больница. И однажды — это было летом — привезли сюда на телеге бабку — она истекала женской кровью. Бабку на каталку — и в операционную. Говорят, та уже чуть ли не умирала, но все равно не давалась, чтобы ее раздевали. Врачи же, не выполнив волю умирающей, бабку раздели, прооперировали и спасли. Привезли потом в палату, уложили, укол сделали. Наступила ночь. Потом утро. Бабка исчезла. Может, грохнулась где в обморок? Обыскали всё. Даже вызывали полицмейстера. Но бабки словно след простыл.
Дальше — чуднее. К обеду, в ту самую палату, где еще вчера лежала исчезнувшая бабка, вошла красивая молодая дородная женщина. С лицом круглым как луна, с озорными глазами — серыми враскосинку. Женщина была в исподнем, простоволосая: густые словно сноп волосы, казалось, оттягивали голову своей тяжестью. Женщина легла на бабкину кровать — поверх одеяла — и заснула-задышала всей своей роскошною горою тела. Прибежали медсестры и доктор, разбудили красавицу и потребовали объяснений. Женщина проснулась и назвалась именем исчезнувшей бабки. Она утверждала, что встала ночью с кровати и кое-как доползла до храма и там простояла всю ночь на коленях, где и молилась.
…Говорят, призрак той чудесной бабки изредка возникает в недрах больницы «Тополиные Ангелы». И кому она привидится — в старом ли или молодом облике — тот будет счастлив и здоров. А почему современная больница так называется? Опять же — есть и дополнение к легенде. Ведь когда случилась с той бабкой — вроде ее Саней звали — когда случилась с ней эта предсмертная ситуация и когда очнулась она после операции одна в палате, то посмотрела в открытое окно: прямо к ней тянулась ветка старого тополя. То ли тому причина причудливая игра лунного света на листве, то ли посленаркозное воображение, но бабе Сане почудилось, будто сидят на ветвях два маленьких тополино-пуховых ангела с трепещущими крылышками-листочками за спиной и манят: «Иди! Иди к нам! Не бойся! Церковь недалеко!..» Вот отсюда и пошло название больницы — «Тополиные Ангелы»…
…На следующее утро Тому прооперировали и перевели в палату на первом этаже.
…Очнулась она от яркого солнечного света. Окно было открыто, и по палате летали белые катушки. "От них домовые заводятся, и девки беременеть перестають…" — испуганно вспомнила Тома. А потом поняла — что это всего лишь тополиный пух. Тома подслеповато заморгала ресницами и смешно сморщила нос, собираясь чихнуть. Тут она снова испугалась — ведь после операции больно что кашлять что чихать. Почесать переносицу она не могла, так как на обе руки ей поставили капельницы. Поэтому Тома просто замотала головой, и чихота отступила. Девушка повернула голову и посмотрела в распахнутое окно.
Раскидистый тополь протягивал свою ветку, и — то ли тому причина причудливая игра солнечного света на листве, то ли посленаркозное воображение, но Томе почудилось, будто сидят на ветвях два маленьких тополино-пуховых ангела с трепещущими крылышками-листочками за спиной…
Третья Роза
Ваза эта стояла на горячем от зноя столе из серого пластика. Рядом аккуратно стопочкой были сложены деловые бумаги. И над ними возвышалась Ваза, тонкая и высокая, словно маленький настольный небоскреб.
«Господи, жара невыносимая» — тягуче проговорила первая роза и зевнула. (Это выглядело так — едва дрогнул один ее желтый лепесток) — «Хоть бы вазу с солнца что ли убрали, мы же как пить дать тут зачахнем».