«Я туда не пойду», твердо сказала я. — «Как с сумасшедшей разговаривать?»
«Тебе нужен участок или нет?» — Олег насупил брови, но уверенности это ему не прибавило. Он кинул взгляд на нашу белую, уткнувшуюся носом в ольховый ствол «Ниву»: отрываясь на ветру, сережки целыми гроздьями с мягким стуком падали на капот.
«Я не пойду», — снова повторила я, прижав к груди сумку. — «Ты иди, иди».
Олег потоптался на шатком крыльце, а потом открыл дверь и вошел в дом. Дверь спружинила и громко хлопнула, и из дерматиновой дырявой обивки выпал кусок сваленой ваты. От сквозняка шевельнулись на окне занавески, форточка заметалась, и я увидела старую худощавую девицу — в белом деревенском платочке, из-под которого проглядывал русый, рассеченный прямым пробором полумесяц волос. Белые морщинки на загорелом лице, как на старом пергаменте, запечатлели все эмоции, накопленные за долгую жизнь, в которых уже было не разобраться.
Чтобы не торчать под окнами, я вернулась и села в машину. Дверь оставила открытой, закурила. «Здесь так тихо…» — подумала я. — «Прямо на территории лесничества, хорошо…»
…потом услышала: «…Проснись, нас обокрали» и открыла глаза.
«А? Что? Ты уже?»
Олег сел в машину, кинул барсетку на заднее сиденье и нервно завел машину.
Я же говорила — нечего было вязаться с сумасшедшей…
На выезде из лесничества бока машины снова обтирали еловые ветки — такой узкой была дорога. Пока мы валандались с этой чокнутой, одна створка ворот — с табличкой «Фаустово» — успела захлопнуться от ветра, и Олегу пришлось выходить из машины.
Потом он сел обратно, вытащил из кармана сигареты, закурил. Створка ворот опять начала болтаться, грозясь захлопнуться.
«Черт», — Олег выбросил сигарету в окошко и выехал из лесничества.
«В магазин заедем? Я пить хочу», — попросила я.
Олег молча кивнул.
«Донна, блин… Вот попали», — процедил он.
«Донна?» переспросила я.
«Да тетка эта придурочная. Я к ней «бабушка», а она мне — «я Донна, мил человек».
Я хмыкнула. — «Она на бабушку действительно не тянет».
«А кто она по-твоему — дедушка что ли?»
«Она девица. Мне почему-то кажется».
«А мне по барабану. Я уже председателю залог дал».
«А что ты злишься? Кто тебя просил? Нужно было сначала с ней договариваться».
«Кто меня просил, кто меня просил… Ты меня просила».
«Я тебя просила дом в деревне, а не в роще за забором».
«А…»
«Очень информативный вообще разговор получается. Она тебе отказала?»
«Да, да. Отказала. Как не дала, блин. Девица твоя».
Я фыркнула: «Не пошли, а».
«Слушай, не зли, а? У тебя что, женская солидарность?»
«Да никакая не солидарность. Просто ты меня достал со своими блатными подходами».
«Слушай, вот шла бы сама и разговаривала. Эта тетка вела себя прямо как какая-то героиня рыцарского романа. Может, мне еще на колени надо было перед ней упасть?»
Я тихо смеюсь:
«Ну, ты же у нас деловой человек, мог бы и подыграть за такие деньги, которые, правда, не ей достанутся. Слушай, а почему Донна?»
«Прикинь, да? Живет такая себе тетка, сквозь дом береза проросла — ау, ты вообще заметила, что у тебя сквозь дом береза проросла? Да она больная».
«Да тебя и предупреждали».
«Да знаю, знаю. Но это же убойная сила для моего интеллекта. Я ей говорю: давайте мы вас подлечим, что ли. К доктору и все такое. А она мне: «Что? К доктору Фаусту?»
«Ха-ха-ха, — это я смеюсь. — Так и сказала? К доктору Фаусту?»
«Так и сказала. Я понимаю, что у них тут Фаустово. Про это, я понимаю, она в курсе. Но она что, и Гете читала?»
«Да, действительно. Слушай, а правда… А почему Фаустово вообще?»
«А кто его знает. Может, когда-нибудь жил тут какой-нибудь умник-помещик, Гете любил ну ОЧЕНЬ сильно».
«Без комментариев».
«Ну, не Гете же тут жил… И уж точно не Фауст…» — уже как-то неуверенно протянул Олег.
Потом мы долго молчали. Потом подъехали к магазину, купили теплой колы. А потом до самой Москвы снова молчали.