«Если бы у нее был муж, то есть, если бы он вернулся, она вряд ли бы так жила, как думаешь?» спрашиваю я Олега, уже примостившись на полу и развязывая ленточку на письмах. Олег молча кивает.
«Мы же не можем это выбросить? Может, хоть какие родственники найдутся?»
Олег снова кивает. Ну да, страховка же оплачена.
Я открываю первое письмо и читаю. Первое письмо, потом второе, и уже начинаю хлюпать носом. Олег молча вытаскивает части разобранной кровати на улицу, потом возвращается и начинает развинчивать этажерку.
«А знаешь, почему она сказала тебе, что она Донна?» победно говорю я. Олег молча поднимает голову: «Ну?»
«Потому что каждое письмо начинается Здравствуй, дорогая моя Донна Красота. Так что никакая она не сумасшедшая. Она просто несчастная. И он все время подписывается Твой Навеки. И вообще ничего про войну, а только про любовь».
Олег снова молча кивает. Один ржавый болт не поддается, и Олег кладет этажерку на бок, надавливает ногой — с глухим звяком этажерка рассыпается сама. Олег засовывает металлический хлам в мешок и идет с ним к дверям: «Пойду на свалку отвезу. Остальное сожжем во дворе, как думаешь?»
Я слышу, как он гремит на улице рукомойником, снимая его с гвоздя, как закидывает в прицеп металлолом из дома и со двора. Я высовываюсь в окно и кричу: «А как ты думаешь, тут бомбили?»
«Что?» переспрашивает Олег, садясь в машину.
«Тут бомбили? Ну, немцы?»
«Не знаю», — он пожимает плечами. — «Тридцать километров всего до Москвы. Не знаю. У меня по истории тройка была».
…Когда он возвращается минут через сорок, начинает накрапывать дождь, но я жду его у ворот:
«Нет, тут не бомбили».
Олег опускает окно:
«Понятно. Проехать можно?»
Я отхожу в сторону. Он медленно ведет машину, а я иду рядом и повторяю:
«Нет, тут не бомбили. Это они вдвоем посадили эту рощу, понимаешь? То есть они хотели тут жить и стариться вместе с березами».
Потом я молча иду, а он молча едет. И потом мы вместе заходим в дом. Олег набивает мешки старой одеждой Донны, начинает разламывать шкаф и вытаскивает все это на улицу. Я читаю, а Олег разводит во дворе костер, время от времени возвращаясь сюда, чтобы забрать лавку, потом стол, растоптанную обувь, потом проходится по полу веником, наметая труху в совок и высыпая ее в целлофановый пакет. Он бросает в огонь полусгнившие рулоны рубероида, остатки поленницы. Уже начинает темнеть, но, кажется, за сегодня он все успеет. Я уже не могу разглядеть буквы и начинаю сгребать письма — конверты и треугольники: нужно перевязать их красной ленточкой и увезти их отсюда. Из одного конверта выпадает фотография — наконец-то он прислал ее Донне. Я беру фотографию, выхожу с ней на улицу. Я стою возле костра и смотрю на возлюбленного Донны.
«Это он?» спрашивает Олег, кивая в сторону фотографии. — «Кудрявый какой. И на Георга Отца похож. Что ты молчишь?» Он берет из моих рук фото и читает на обороте: «Дорогой Донне от Женьки».
«Женька, а…» — произносит Олег.
И я говорю ему, что у моей бабушки есть точно такая же фотография — эта, и еще много других, более ранних, довоенных…
…В начале октября Олег посадил в машину меня и троих своих друзей, и мы поехали в Фаустово. Они разобрали крышу, дом, они освободили березу от старого, прогнившего деревянного панциря, предоставив ей возможность дожить свой век столько, сколько Бог даст. Они сожгли все доски, все, что осталось — расчистили вокруг всю территорию, а потом мы все, даже Олег немножко, выпили водки и плотно закусили.
Мы уехали в Москву, к бабушке, покинули навсегда купленную нами маленькую березовую рощу — потому что все в этой жизни должно быть по-человечески…
Стеклянный Человек
Название пришло из фильма "Амели", вы не смотрели? Это такой волшебный французский фильм про девушку, которая без конца мечтает о чуде. Она такая чистая и добрая, она же не видит себя со стороны, но я вам скажу: она сама и есть настоящая фея, чудо. У Амели в комнате смешные говорящие картины, которые комментируют ее прошедший день. У Амели есть папа, который поставил в садике деревянного гнома в крашеных деревянных штанах и кофте. Папа Амели мечтает путешествовать, но уже не может себе этого позволить, и однажды Амели отправила гнома путешествовать, и он присылал папе открытки со всех столиц мира. Амели все время грезит наяву и наперед думает о людях только хорошее.