- Да? - тихо сказал он по-английски. - Чем могу помочь?
Джая уже собиралась спросить У Тун Пе, но вдруг приняла другое решение.
- Я ищу мистера Динаната Раху.
Складки на его лица, казалось, задрожали, словно по озеру пролетел внезапный порыв ветра.
- Откуда вы знаете это имя? - спросил он. - В последний раз я слышал его много лет назад.
- Я ваша племянница. Джая, дочь вашего брата.
- Джая!
Джая поняла, что они незаметно поменяли язык и теперь он говорил на бенгали. Дину бросил трость, положил руку на плечо Джаи и пристально на нее посмотрел, словно в поисках подтверждения ее личности.
- Проходите и сядьте рядом со мной, - предложил он почти шепотом. - Я закончу через несколько минут.
Джая помогла ему пройти обратно к креслу и села на полу, скрестив ноги, пока она заканчивал лекцию. Теперь она сидела лицом к аудитории и видела плотную и пеструю смесь, старых и молодых, девушек и юношей, мужчин и женщин. Все были бирманцами, но некоторые, похоже, индийского происхождения, а некоторые - китайского. Некоторые были одеты изящно, а другие в обноски. Там присутствовал студент в черной кепке с логотипом Джорджио Армани, а в углу сидела группа монахов в пурпурных одеяниях. Все они внимательно слушали Дину, некоторые записывали.
У стен стояли ряды застекленных книжных шкафов, а на свободных местах висели десятки, возможно, сотни фотографий: репродукции, выглядящие так, будто их вырвали из журналов или книг. Некоторые в деревянных рамах, некоторые - наклеенные на картон. Джая узнала несколько из них - снимки известных фотографов, там была знаменитая фотографии ракушки Уэстона, снимок Картье-Брессона с женщинами в паранджах на холме в Кашмире, фотография старого дома в Калькутте Рагхубира Сингха.
В углу комнаты стоял ярко украшенный стол. Над ним висел сделанный вручную плакат с надписью "С днем рождения". На столе находились бумажные стаканы, закуски и завернутые в бумагу подарки.
Хотелось бы Джае знать, что происходит.
Речь Дину закончилась взрывом смеха и аплодисментов. Он улыбнулся и повернулся к Джае с извинениями за то, что заставил ждать.
- Вы застали меня в разгар еженедельной лекции... Я называю это днем стеклянного дворца...
- Ждать пришлось недолго, - ответила она. - О чем вы говорили?
- О фотографиях... фотографии... обо всём, что придет в голову. Я только начинаю, а потом настает очередь кого-нибудь другого. Слушайте, - он улыбнулся, оглядывая комнату: она наполнилась шумом десятков разных разговоров. Сзади несколько человек надували воздушные шары.
- Это курс лекций? - спросила она.
- Нет! - засмеялся Дину. - Они просто приходят... каждую неделю... некоторые новенькие, некоторые уже приходили раньше. Некоторые - студенты, некоторые - художники, кое-кто мечтает стать фотографом... Конечно, большинство не может позволить себе камеру, вы знаете, как беден народ в Мьянме, - он иронично рассмеялся, произнеся это слово, - да и если бы могли, то не смогли бы заплатить за проявку и печать... Но у некоторых есть деньги, возможно, их родители занимаются контрабандой или служат в армии... Я не спрашиваю... Лучше не знать. Они делают фотографии и приносят мне... Мы передаем их по кругу и обсуждаем... Или я показываю копии старых фото и мы разговариваем о том, чем они хороши, а чем нет. "Стеклянный дворец" - единственное место в Янгоне, где можно найти подобные вещи... современное искусство... - он поднял трость и указал на книжные шкафы. - Книги, журналы... их очень трудно, почти невозможно найти из-за цензуры. Здесь одно из немногих мест, где их можно найти. Люди это знают, вот и приходят...
- Как вы приобрели эти книги?
- Это было сложно... - засмеялся он. - Завел дружбу со старьевщиками и сортировщиками мусора. Я объяснил им, что мне нужно, и они отбирали их для меня. Живущие в Янгоне иностранцы - дипломаты, вспомогательный персонал и так далее - обычно много читают, здесь им особо больше нечем заняться... за ними всегда наблюдают... Они привозят книги и журналы и время от времени их выбрасывают... К счастью, военным не хватает воображения, чтобы контролировать мусор... Так к нам попадают некоторые вещи. Содержимое этих книжных полок собрано старьевщиками. Иногда я думаю, как бы удивились первоначальные владельцы, если бы узнали... Мне для этого понадобилось долгое время... Потом пошли слухи, и стали приходить люди... они приходили, смотрели и часто не могли понять, что видят, и поэтому спрашивали меня, и я высказывал свое мнение. Сначала людей было мало, потом больше... и еще больше. Теперь они приходят раз в неделю... Приходят даже в мое отсутствие... говорит кто-нибудь другой... они смотрят фотографии... Те, кто может себе это позволить, делают взносы - на чай, конфеты и закуски. Кто не может... здесь никого не отвергают. Сегодня чей-то день рождения... - он показал на молодого человека. - Его друзья устроили здесь вечеринку. Такое часто случается... здесь они могут проводить время в свое удовольствие... Я поощряю их высказывать свое мнение, говорить свободно, даже о простых вещах, для них это вроде приключения, открытия...
- Что вы имеете в виде?
- Вы должны понять, что всю жизнь их учили повиновению... родители, учителя, военные... вот в чем заключается их образование: в них вырабатывают привычку подчиняться...
Он засмеялся, прищурившись.
- Когда они приходят сюда, то никто не ругает их, что бы они ни сказали... они могут критиковать даже родителей, если пожелают... для многих это шокирующая мысль... некоторые никогда не возвращаются, но многие возвращаются снова и снова.
- Вы разговариваете и о политике?
- Да. Постоянно. В Мьянме невозможно не говорить о политике.
- А военные ничего не предпринимают? Не пытаются вас остановить? Послать шпионов?
- Да, конечно... Они присылают шпионов... Вероятно, здесь сейчас присутствуют несколько, в Мьянме всегда полно доносчиков, везде. Но никто здесь не обсуждает организационные вопросы, мы говорим только об идеях, и они также знают, что я больше не имею прямого отношения к движению сопротивления... тело мне не позволяет. Они смотрят на меня и видят старого усталого калеку... некоторым образом тело меня защищает... Вы должны понять, что их безжалостность несколько средневекового толка... они не настолько образованы, чтобы сообразить, что то, чем мы занимаемся в этой комнате, представляет угрозу. Они никогда не могли понять, что притягивает сюда людей, несмотря на то, что среди них есть их собственные дети... здесь их ничто не интересует - ни спиртного, ни наркотиков, ни заговоров... это наша защита. А о политике мы говорим так, что они не могут понять... мы не говорим то, за что нас можно припереть к стенке... в Мьянме ни одна стоящая мысль не говорится обычным языком... все научились другим способам общения, тайному языку. Сегодня, к примеру, я рассказывал о теории предварительной визуализации Эдварда Уэстона... что нужно мысленно видеть суть предмета... после этого камера уже не имеет значения... Если вы понимаете суть того, на что смотрите, остальное - дело техники. Ничто не встанет между вами и вашим воображаемым желанием... Ни камера, ни объектив... - он пожал плечами и улыбнулся. - К этому я мог бы добавить: никакая банда преступников вроде этого режима... Но мне не приходится объяснять это так многословно... Они понимают, о чем я говорю... они знают... видите, как они хлопают и смеются... Здесь, в "Стеклянном дворце", фотография - это тайный язык.
В другом конце комнаты шла вечеринка по поводу дня рождения. Послышались обращенные к Дину призывы присоединиться к столу. Он встал и пошел туда, тяжело опираясь на трость. Там были легкие закуски, пирог и пара больших пластиковых бутылок кока-колы. В центре стола стояла банка канадского пива, нетронутая и безупречно чистая, словно ваза. Дину объяснил, что один из завсегдатаев "Стеклянного дворца" - сын генерала. Он приходил тайно, его семья была не в курсе. Время от времени он приносил вещи, которые можно достать только у контрабандистов или в домах верхушки хунты. Пиво стояло на столе больше года.
Кто-то стал теребить струны гитары. Раздался хор голосов, разрезали пирог. Дину добродушно и благожелательно возглавил празднование, которое сопровождалось шутками и весельем. Джая вспомнила одно из любимых высказываний Раджкумара: "Нигде люди не обладают таким даром смеха, как в Бирме". Но было очевидно, что смех приправлен страхом, который никогда полностью не исчезал. Это было жадное веселье, словно все хотели насладиться им, пока могут.