Самое большое количество пиявок собиралось в изгибах тела, где ткань терлась о кожу: складки и сгибы указывали этим тварям путь к любимым местам - подмышкам, паху, между ягодиц. В обуви Сая Джон иногда обнаруживал десятки пиявок, основная часть присасывалась между пальцами - к самому любимому пиявками подношению человеческого тела. Некоторые всегда давились в сапогах, оставляя торчащие из кожи присоски. Встречались места, где можно было с большой вероятностью ожидать нападения не только пиявок, но и насекомых; оставь их без внимания, и они устраивали пир, проделывая на коже дурно пахнущие, глубокие язвы. В таких местах Сая Джон применял коу-йок - смолистый на ощупь красный табак, намазанный на бумагу или ткань. Пластырь так плотно приставал к коже, что не слезал даже в воде, предохраняя рану от инфекции. На каждом привале Сая Джон избавлялся от какого-нибудь предмета одежды, и через несколько часов был одет как Раджкумар, лишь в лонджи и безрукавку.
Почти наверняка они следовали вдоль течения чаунга - стремительного горного ручья. Через каждые несколько минут по воде вниз к равнине проносилось бревно. Любой, застигнутый в потоке этим стремительным двухтонным снарядом, был бы покалечен или погиб. Когда тропа переходила на другой берег чаунга, выставлялся наблюдательный пост, чтобы оповещать о приближающемся бревне, и носильщики знали, когда можно безопасно перебраться.
Часто бревна плыли не поодиночке, а группами, дюжина тонн твердого дерева устремлялась вниз по ручью, и когда бревна стукались друг о друга, удар ощущался на берегах на приличном расстоянии. Время от времени бревно застревало в быстринах или уткнувшись в берег, и за какие-нибудь несколько минут из воды поднималась спутанная плотина, устраивая затор. Одно за другим бревна врезались друг в друга, добавляя веса к собравшемуся дереву. Вес груды всё рос, пока не становился слишком большим. Тогда происходил прорыв, и бревно девяти футов в обхвате ломалось, как спичка. С грохотом плотина опрокидывалась, и склоны гор омывала приливная волна из дерева и воды.
- Чаунги для тикового дерева - как пассаты, - любил говорить Сая Джон.
Во время сухого сезона, когда растрескивалась земля и увядал лес, ручьи усыхали, превращаясь в тоненькие струйки, которые едва могли выдержать вес горстки листьев, просто маленькие грязные ручейки между вереницей мутных заводей в ложе реки. В это время заготовщики тика прочесывали лес в поисках подходящих деревьев. Выбранное дерево умерщвляли и оставляли сохнуть, потому что тик настолько плотный, что не будет держаться на воде, пока влажный. Дерево убивали с помощью круговых зарубок, щели вгрызались глубоко в древесину на высоте четырех футов и шести дюймов от земли (несмотря на дикую местность вокруг, в имперском законодательстве по добыче тика разъяснялась каждая деталь).
Обреченные на гибель деревья оставляли умирать стоя, иногда на три года или даже больше. Лишь после того, как их считали достаточно сухими для сплава, деревья помечали на рубку. Тогда приходили лесорубы, держа на плечах топоры, они посматривали на лезвия, чтобы примерить угол, с которым набрасываться на жертву.
Хоть и мертвые, деревья издавали протестующий звон, словно набат, а грохот падения можно было расслышать за много миль, деревья сметали всё на своем пути к земле - кучи веток, спутанные клубки ротанга. Густые заросли бамбука сминались мгновенно, тысячи соединенных вместе отростков одновременно ломались с ужасающим скрипом, взметая вверх облака щепок.
Заступала на работу группа слонов под руководством погонщиков - оо-си и пе-си, они тянули и толкали, поддевая стволы хоботом. Бревна укладывались на деревянные катки, и пакьейки с ловкими пальцами, специалисты по связыванию цепей, устремлялись мимо ног слонов, закрепляя стальную упряжь. Когда, наконец, бревна начинали движение, трение о поверхность было так велико, что рядом бежали люди с водой, окатывая дымящийся воз из ведер.
Бревна подтаскивали к чаунгам и складывали в штабеля, там они дожидались того дня, когда чаунги пробудятся из спячки сухого сезона. С первыми дождями лужи в ложе ручьев начинали вздуваться и вытягиваться, соединяясь с соседними, вода медленно поднималась, расчищая мусор, копившийся долгие месяцы засухи. Затем через несколько дней проливались дожди, ручьи поднимались, разбухая в сотни раз, и за неделю до того, как они иссохнут под весом листвы и веток, ручьи несли двухтонные бревна вниз по течению, словно перышки.
Так начиналось путешествие бревен к лесным складам в Рангуне: слоны подталкивали их по склонам к пенным водам ручьев. Следуя по рельефу местности, бревна пробивали себе путь от ручьев до притоков реки, пока, наконец, не оказывались в переполненных реках долины.
В годы, когда дождей было мало и чаунги не могли нести большой вес, прибыль тиковых компаний падала. Но даже в хорошие годы эти горные ручьи были ревнивыми и скорыми на наказание, словно надсмотрщики. В разгар сезона одно единственное застрявшее бревно могло вызвать затор из пяти тысяч бревен и даже больше. Обслуживание этих пенящихся вод было особой наукой, с собственными кадрами и адептами - специальными командами оо-си и слонов, которые проводили месяцы муссона, без устали патрулируя лес: знаменитые погонщики, обученные сложному и опасному искусству расчистки чаунгов.
Однажды, укрывшись у умирающего изрезанного тикового дерева, Сая Джон дал Раджкумару мятный лист в одну руку и упавший лист дерева в другую. Почувствуй их, сказал он, разотри пальцами.
Тик - родственник мяты, Tectona grandis, из того же ботанического рода, но другой его ветви, среди которой главная - вербена, самая успокаивающая. Среди его ближайших родственников много других ароматных и известных трав - шалфей, чабер, тимьян, лаванда, розмарин и наиболее знаменитый из них - базилик священный со своими многочисленными разновидностями, зелеными и пурпурными, с гладкими листьями и шершавыми, пикантными и душистыми, горькими и сладкими.
В Пегу было тиковое дерево, чей ствол составлял сто шесть футов от основания до первой ветки. Представь, как выглядел бы мятный лист, если бы вырос на возвышающемся более чем на сотню футов дереве, прямом от основания, без сужений и изгибов, прямом, как свинцовый лот, первые листья появляются почти на верхушке, тесно прижавшись друг к другу и раскинувшись, словно руки поднявшегося к поверхности ныряльщика.
Мятный лист был размером с большой палец Раджкумара, а другой - как след от ноги слона, одним приправляли суп, а другой принадлежал дереву, из-за которого свергались династии, вторгались войска и сколачивались состояния, которое вносило в сущее новый порядок. Но даже Раджкумару, который не был склонен к натяжкам или фантазиям, пришлось признать, что между мягкой ворсистостью одного листа и колючей, жесткой текстурой другого есть безусловная общность, ощутимая пальцами связь.
Лагеря заготовщиков тика оповещали о своем присутствии звоном слоновьих колокольчиков. Даже приглушенный дождем или расстоянием, звук всегда оказывал магический эффект на вереницу носильщиков, которые убыстряли шаги и приободрялись.
Неважно, сколько времени они шли или насколько устали, Раджкумар чувствовал, как сердце начинало биться быстрее, когда внезапно в поле зрения возникал силуэт лагеря - лесной поляны с несколькими крытыми тростником хижинами, сгрудившимися вокруг таи - вытянутого деревянного дома на сваях.
Тиковые лагеря всегда выглядели одинаково, но в то же время по-разному, лагерь не строили на одном месте два сезона подряд. Сначала деревья валили слоны, в результате поляна неизбежно была обезображена вывороченными деревьями и ямами.