Ворота были заперты, и она попросила Канходжи постучать. Тот колотил минут пять, но ответа не последовало.
Долли подошла к окну сторожки и постучала по деревянным ставням.
- Моханбхай, - позвала она. - Открой ворота. Это я, Долли. Приехала попрощаться. Открой ворота.
Свет переместился из комнаты наружу, и парой минут спустя раздался шепот Саванта:
- Долли?
- Ты где, Моханбхай?
- Здесь, у столба ворот, - он вглядывался в щель между стеной и воротами. - Долли, мебия знает. Она велела мне тебя не впускать, не открывать ворота.
Долли вздохнула. Как она может покинуть Ратнагири, не попрощавшись с королем и королевой, с принцессами?
- Но ведь это я, Долли. Впусти меня.
- Не могу, Долли. Ты знаешь, что я бы открыл, если б мог. Но мебия в ярости. Ты знаешь, какой она может быть, когда злится.
Настала тишина, а потом над воротами появился узелок с одеждой.
- Мебия велела уложить кой-какие твои вещи, - сказал Савант. - Велела мне убедиться, что ты их получишь.
Долли позволила узелку упасть на землю.
- Моханбхай, впусти меня, - теперь она умоляла. - Всего на несколько минут. Только попрощаться.
- Не могу. Правда не могу. Мебия сказала, что выкинет меня, если я это сделаю, сказала, что даже имя твое слышать больше не хочет.
Долли заплакала, колотя по столбу.
- Не плачь, Долли, - посмотрел на нее через щель Савант. - мы будем по тебе скучать, все мы. Смотри, девочки машут тебе сверху.
Четыре принцессы стояли прижавшись друг к другу у окна наверху. Они махали ей, а она попыталась ответить, но ноги подкашивались. Долли с рыданиями упала на колени. Раджкумар поспешил ее поднять. Держа ее одной рукой, он подобрал узел с одеждой другой.
- Пойдем, Долли. Идем. Ничего не поделаешь, - он поднял ее и посадил в гаари.
- Чало, чало, джалди чало.
Когда они ехали мимо полицейских казарм и плаца, некоторые жены и дети констеблей вышли помахать на прощание. Похоже, все знали, что мисс Долли уезжает.
Долли помахала в ответ, яростно вытирая слезы с лица. Она не позволит украсть у себя последний взгляд на эту аллею - склонившиеся кокосовые пальмы, развевающийся над тюрьмой Юнион Джек на шесте с крюком, покосившиеся чайные в начале улицы. Это был ее дом, эта узкая улица с покрытыми мхом стенами из латерита. Она знала, что больше никогда этого не увидит.
Долли прислонилась к сиденью, прижимая к себе старую одежду. И снова узелок с одеждой, только в этот раз она не несет его на голове.
Подняв руку, чтобы постучать, Ума заметила, что дверь в кабинет администратора слегка приоткрыта. Она увидела его через щель. Он сидел прямо на кресле с высокой спинкой, уставившись в пространство, очки болтались на шее.
Когда она постучала, он вздрогнул и обернулся.
- Войдите.
Ума села напротив, на стул без подлокотников. Она поняла, что на этом месте обычно сидит его стенографист мистер Ранад, с блокнотом на коленях записывая надиктованные слова. Они молча переглянулись через широкий обитый кожей письменный стол. Перед администратором лежало открытое письмо, Ума мимоходом заметила, что оно было запечатано цветистой печатью из красного воска. Она первая отвела глаза, и лишь тогда он заговорил.
- Ты пришла сказать, что хочешь уехать домой. Я прав?
Она кивнула:
- Да.
- Могу я спросить, почему?
- Я здесь бесполезна. Я не могу сделать для тебя ничего такого, с чем бы ты гораздо лучше не справился сам. А когда уехала Долли...
Он откашлялся и оборвал ее.
- И могу я узнать, когда ты вернешься?
Она не ответила, молча глядя на свои колени.
- Так что?
- Ты заслуживаешь лучшего.
Он резко отвернулся, так что Ума могла видеть лишь часть его лица.
- Ты можешь снова жениться, - тихо произнесла она, - найти другую жену. Думаю, моя семья не будет возражать.
Он поднял палец, требуя ее молчания.
- Ты можешь объяснить, - сказал он холодным официальным тоном, - что я сделал не так? Я плохо с тобой обращался? Плохо себя вел?
- Нет. Никогда, - слезы хлынули из ее глаз, застилая обзор. - Ты был добр и терпелив. Мне не на что жаловаться.
- Раньше я часто мечтал о том, какая у меня будет семья, - теперь он говорил больше с самим собой, чем с Умой. - Я буду жить с женщиной равного интеллекта и мужества, это казалось мне самым прекрасным, что можно ждать от жизни. Мы вместе откроем мир литературы, искусства, что может быть более вдохновляющим, принести большее удовольствие? Но эти мечты неисполнимы, только не в Индии, только не для нас, - он пробежал пальцами по лежащему перед ним письму, остановившись на тяжелой восковой печати.
- Так ты собираешься снова жить с родителями?
- Да.
- Ты выбрала подходящее время, - он еле заметно иронически улыбнулся. - В любом случае довольно скоро тебе пришлось бы паковать вещи.
- Почему? - внезапно встревожилась Ума. - О чем ты говоришь?
Администратор взял со стола письмо и похлопал по нему очками в золотой оправе.
- Это от Главного секретаря в Бомбее. Пришло сегодня. Выговор, вот что это. Беременность принцессы внезапно напомнила нашим учителям о гнусности, с которой они поступили с этой семьей. Все письма, которые писал я и мои предшественники, не возымели эффекта. Но запашок межрасового брака встревожил их как ничто другое, они толерантны ко многим вещам, но только не к этому. Они любят держать расы полностью разделенными. Перспектива иметь дело с незаконнорожденным полукровкой привела их в ярость. Я стану козлом отпущения и отправлюсь в забвение лет на двадцать. Мое пребывание здесь окончено, я должен вернуться в Бомбей.
Он скрестил ладони и улыбнулся через стол в своей ироничной манере.
- Как я и сказал, ты выбрала подходящее время для отъезда.
В лодочном домике Ратнагири стояла одна лодка, которую редко использовали - двухвесельная гоночная шлюпка, когда-то принадлежавшая мистеру Гиббу, легендарному гребцу.
Администратор обычно заходил в лодочный домик пару раз в неделю. Он немного занимался греблей в Кембридже и достиг бы большего, если бы не был так занят подготовкой к экзаменам для поступления на государственную службу. Ему нравилась концентрация, которой требовал этот вид спорта, чувство движения вперед с постоянной скоростью, быстро, но без суеты. А кроме того, его вера в важность физических упражнений была сродни религиозной.
Сегодня, войдя в лодочный домик, администратор бросил взгляд на гоночную лодку мистера Гибба. Приглядывающий за лодочным сараем престарелый смотритель часто рассказывал о мистере Гиббе, который получил синий цвет по гребле и был также опытным яхтсменом. Он был единственным человеком в истории клуба в Ратнагири, который знал, как вывести узкую и хрупкую лодку в открытое море и вернуться, чтобы об этом рассказать.
Уехав, мистер Гибб пожертвовал свою лодку лодочному домику. С тех пор она превратилась в своего рода памятник, напоминающую о мистере Гиббе реликвию. Лодка лежала в конце навеса и никогда не использовалась. Администратор обратился к смотрителю:
- Как насчет этой?
- Это лодка мистера Гибба, - последовал ответ. - Именно в этой лодке мистер Гибб выходил на веслах в море.
- Она в хорошем состоянии?
- Да, сахиб. Конечно, - смотритель гордился своей работой и поддерживал лодки в должном виде.
- Что ж, тогда я, наверное, сегодня возьму ее.
- Вы, сахиб? - выдохнул смотритель. - Но мистер Гибб был очень опытным...
Администратора возмутил такой тон.
- Думаю, я справлюсь, - холодно ответил он.
- Но, сахиб...
- Делайте как я говорю, будьте добры.
Лодку спустили на воду, и администратор взобрался в нее и взялся за весла. Однажды он прошел на веслах через бухту и обратно. Он ощущал какое-то странное воодушевление. Его манил разрыв между двумя берегами бухты.
Уже несколько недель он подумывал выйти в открытое море. Администратор наблюдал, как выскальзывают из бухты местные рыбаки, запоминая точное место, где они это делали, маршрут, ведущий их суденышки в открытое море.