Выбрать главу

Однажды, укрывшись у умирающего изрезанного тикового дерева, Сая Джон дал Раджкумару мятный лист в одну руку и упавший лист дерева в другую. Почувствуй их, сказал он, разотри пальцами.

Тик — родственник мяты, Tectona grandis, из того же ботанического рода, но другой его ветви, среди которой главная — вербена, самая успокаивающая. Среди его ближайших родственников много других ароматных и известных трав — шалфей, чабер, тимьян, лаванда, розмарин и наиболее знаменитый из них — базилик священный со своими многочисленными разновидностями, зелеными и пурпурными, с гладкими листьями и шершавыми, пикантными и душистыми, горькими и сладкими.

В Пегу было тиковое дерево, чей ствол составлял сто шесть футов от основания до первой ветки. Представь, как выглядел бы мятный лист, если бы вырос на возвышающемся более чем на сотню футов дереве, прямом от основания, без сужений и изгибов, прямом, как свинцовый лот, первые листья появляются почти на верхушке, тесно прижавшись друг к другу и раскинувшись, словно руки поднявшегося к поверхности ныряльщика.

Мятный лист был размером с большой палец Раджкумара, а другой — как след от ноги слона, одним приправляли суп, а другой принадлежал дереву, из-за которого свергались династии, вторгались войска и сколачивались состояния, которое вносило в сущее новый порядок. Но даже Раджкумару, который не был склонен к натяжкам или фантазиям, пришлось признать, что между мягкой ворсистостью одного листа и колючей, жесткой текстурой другого есть безусловная общность, ощутимая пальцами связь.

***

Лагеря заготовщиков тика оповещали о своем присутствии звоном слоновьих колокольчиков. Даже приглушенный дождем или расстоянием, звук всегда оказывал магический эффект на вереницу носильщиков, которые убыстряли шаги и приободрялись.

Неважно, сколько времени они шли или насколько устали, Раджкумар чувствовал, как сердце начинало биться быстрее, когда внезапно в поле зрения возникал силуэт лагеря — лесной поляны с несколькими крытыми тростником хижинами, сгрудившимися вокруг таи — вытянутого деревянного дома на сваях.

Тиковые лагеря всегда выглядели одинаково, но в то же время по-разному, лагерь не строили на одном месте два сезона подряд. Сначала деревья валили слоны, в результате поляна неизбежно была обезображена вывороченными деревьями и ямами.

Таи стоял в центре каждого лагеря, в нем жил управляющий, представитель компании, командующий лагерем. В глазах Раджкумара таи обладали ни с чем не сравнимой элегантностью: построенные на деревянных платформах, поднятых на шесть футов над землей на тиковых столбах. Каждый состоял из анфилады нескольких просторных комнат, которая выходила на широкую веранду, всегда ориентированную таким образом, чтобы с нее открывался наилучший вид. В лагере, где управляющему прислуживал старательный луга-лей, веранду таи затенял балдахин цветущих вьюнов, чей яркий цвет как янтарь сиял на фоне бамбуковых циновок. Там управляющий сидел по вечерам со стаканом виски в одной руке и трубкой в другой, наблюдая, как за долиной садится солнце, и мечтая о далеком доме.

Эти управляющие всегда были сдержанными и задумчивыми людьми. Перед тем, как отправиться к ним, Сая Джон переодевался в европейскую одежду — белую рубашку и парусиновые штаны. Раджкумар наблюдал в сторонке, как Сая Джон подходил к таи, выкрикивая приветствие, почтительно положив одну руку на нижнюю ступень лестницы. Если его приглашали подняться, он забирался медленно, ставя одну ногу рядом с другой. За этим следовало море улыбок, поклонов и приветствий. Иногда он возвращался через несколько минут, а иногда управляющий предлагал ему виски и приглашал остаться на ужин.

Как правило, управляющие обладали прекрасными манерами. Но однажды управляющий начал бранить Саю Джона, обвиняя его в том, что он забыл что-то из заказанного.

— Убери отсюда своё ухмыляющееся лицо, — кричал англичанин. — Увидимся в аду, Джонни-китаец.

В то время Раджкумар плохо понимал по-английски, но злость и презрение в голосе управляющего ни с чем невозможно было спутать. На мгновение Раджкумар увидел Саю Джона глазами управляющего: низкорослый, странно и беспорядочно одетый в плохо сидящие европейские вещи, его полноту подчеркивали залатанные парусиновые штаны, складками обрамлявшие лодыжки, и истертый пробковый шлем, едва держащийся на голове.