Днем Ма Чоу была надоедливой и сварливой, она бросалась от одного дела к другому и орала на всякого, кто попадался на пути. Но по ночам, когда заканчивалась работа, ее движения обретали некоторую томность. Она обхватывала руками груди, выставляя их напоказ, и обмахивалась руками, ее пальцы медленно скользили по впадине между грудями, вниз по холмику живота, к ногам и бедрам. Когда Раджкумар наблюдал за ней снизу, его рука тихо прокрадывалась к узлу лонджи и в пах.
Однажды ночью Раджкумара внезапно разбудил ритмичный скрип досок наверху, сопровождаемый стонами, вздохами и прерывистым дыханием. Но кто мог быть с ней наверху? Он не видел, чтобы кто-нибудь поднимался.
На следующее утро Раджкумар заметил похожего на сову мужчину в очках, спускающегося по лестнице из комнаты Ма Чоу. Незнакомец был одет по-европейски: в рубашку, брюки и пробковый шлем. Оценив Раджкумара долгим и серьезным взглядом, незнакомец очень официально поднял шляпу.
— Как поживаешь? — спросил он. — Кайса хай? Суб кучх тик-таак?
Раджкумар прекрасно понял эти слова — так сказал бы индиец — но всё равно изумленно разинул рот. Приехав в Мандалай, он встречал разного рода людей, но незнакомец не принадлежал ни к одному типу. Он носил европейскую одежду и, видимо, знал хиндустани, хотя чертами лица не был похож ни на белого, ни на индуса. Вообще-то он выглядел как китаец.
Улыбнувшись в ответ на удивление Раджкумара, мужчина снова снял шляпу и скрылся на базаре.
— Кто это был? — спросил Раджкумар Ма Чоу, когда она спустилась по лестнице.
Вопрос явно вызвал у нее раздражение, и она бросила на Раджкумара взгляд, предполагающий, что предпочла бы не отвечать. Но Раджкумара обуяло любопытство, и он продолжал настаивать.
— Кто это был, Ма Чоу?
— Это… — Ма Чоу начала говорить, коротко выдыхая слова, словно они поднимались из ее живота. — Это… мой учитель… мой Саяджи.
— Твой учитель?
— Да… Он учит меня… Он много чего знает…
— Что знает?
— Неважно.
— Где он выучил хиндустани?
— За границей, но не в Индии… Он откуда-то из Малайи. Думаю, из Малакки. Спроси его сам.
— Как его зовут?
— Неважно. Можешь называть его Сая, как и я.
— Просто Сая?
— Сая Джон, — она гневно повернулась к нему. — Так мы все его зовем. Если хочешь знать больше, спроси его сам.
Потянувшись к остывшему очагу, она бросила в Раджкумара пригоршню пепла.
— С чего ты взял, что можешь сидеть тут и болтать всё утро, калаа-недоумок? А ну марш за работу.
Ни в эту ночь, ни на следующую Сая Джон не появился.
— Ма Чоу, — спросил Раджкумар, — что случилось с твоим учителем? Почему он больше не приходит?
Ма Чоу сидела у очага, поджаривая баяждай.
— Он уехал, — отрезала она, уставившись на горячее масло.
— Куда?
— В джунгли.
— В джунгли? Зачем?
— Он подрядчик. Поставляет припасы в лагеря заготовщиков тика. Основную часть времени проводит в разъездах.
Внезапно половник выпал из ее рук, и Ма Чоу закрыла лицо руками.
Раджкумар нерешительно подошел к ней.
— Почему ты плачешь, Ма Чоу? — он погладил ее по голове, выражая неуклюжим жестом сочувствие. — Ты хочешь выйти за него замуж?
Она потянулась за полой его истрепанной лонджи и промокнула слезы собранной в охапку тканью.
— Его жена умерла год или два назад. Она была китаянкой из Сингапура. У него есть сын, малыш. Он говорит, что никогда снова не женится.
— Может, он поменяет свое мнение.
Ма Чоу оттолкнула Раджкумара одним из своих резких гневных жестов.
— Ничего-то ты не понимаешь, дубина калаа. Он христианин. Каждый раз, когда он ко мне приходит, потом ему приходится идти в церковь, молиться и просить прощения. Думаешь, я хочу выйти замуж за такого человека? — она подхватила половник с земли и затрясла им в сторону Раджкумара. — А теперь возвращайся к работе, или я поджарю твою черную рожу в масле.
Через несколько дней Сая Джон вернулся. Он снова поприветствовал Раджкумара на ломаном хиндустани:
— Кайса хай? Суб кучх тик-таак?
Раджкумар принес ему миску с лапшой и стоя смотрел, как Сая Джон ест.
— Сая, — наконец спросил он по-бирмански, — как вы научились говорить на индийском языке?
Сая Джон поднял на него глаза и улыбнулся.
— Я его выучил еще ребенком, — сказал он, — потому что я, как и ты, сирота, подкидыш. Меня воспитали католические священники в городе под названием Малакка. Они приехали отовсюду — из Португалии, Макао, Гоа. Они дали мне имя — Джон Мартинс, хотя потом оно стало другим. Они называли меня Жоао, но позже я сменил это имя на Джон. Они говорили на многих языках, эти священники, и от гоанцев я научился нескольким индийским словам. Когда я подрос и смог работать, то поехал в Сингапур, где некоторое время служил санитаром в военном госпитале. Солдаты в большинстве своем были индийцами, они задавали мне тот же вопрос: "Как вышло, что ты, носящий христианское имя и выглядящий как китаец, говоришь на нашем языке?" Тогда я объяснил им, как это произошло, а они засмеялись и сказали: "Ты дхоби ка кутта — собака того, кто стирает белье — на гхар ка на гхат ка — не принадлежишь ни земле, ни воде", и я ответил: "Да, такой я и есть", — он засмеялся с заразительной веселостью, и Раджкумар к нему присоединился.