Выбравшись из объятий, Жак сказал:
– Ну да, ну да. Окно – полезная штука. Даже маленькое. Через него можно… глядеть наружу.
Они много раз затевали разговор о положении вещей, ходили вокруг да около, но на самом-то деле обсуждать было особо нечего. Все хотели одного: уединения. Поэтому единственным возможным выходом было обустройство семи отдельных комнат, соединенных туннелями. Это была их самая важная цель.
– Сначала семь комнат, – сказал Луон. – По одной каждому. И тогда мы сумеем прогреть воздух везде, а тот, в свою очередь, согреет скалу, и больше мы не будем выбрасывать в космос нагретый камень – он станет чем-то вроде изоляции, и у нас будет, я надеюсь, хоть какой-то комфорт.
– Музыка для моих ушей, – сказал Давиде.
Жак подумал, что тройка лидеров первым делом выкопает комнаты себе, а потом позволит Мо и Мариту заняться тем же самым. Но одиннадцать лет – долгий срок. Он решил, что рано или поздно сумеет устроить собственную нору.
А пока что он собирал стекло. Когда бур проходил сквозь слои камня, богатые силикатами, на нём налипали зёрнышки и мельчайшие осколки. Жак отключал шланг для сброса и подолгу перебирал отработанную породу. Улов никогда не был большим – на ногте помешалось с десяток частиц, – но это было настоящее, без дураков, стекло.
Потом он устроил эксперимент: вырезал неглубокое углубление в скале, вложил внутрь столько стеклянной крошки, сколько смог, после чего приложил к парящему облачку бур. С первой попытки ничего не вышло, но в конце концов он получил кусок стекла побольше, неправильной формы, сплавленного из маленьких частиц. Его приятно было держать в руке.
Давиде принялся насмехаться:
– Ничего себе, окно! Этого и на монокль не хватит!
– Каждый стекольщик с чего-то начинал, – спокойно сказал Жак.
– К чёрту стеклотворчество, – разозлился Давиде, которому не понравился ответ. – Копай, не останавливайся. Мне нужна комната. Понял?
– Сам и копай, – сказал Жак, пряча осколок стекла под рубахой.
– Чего? – зарычал Давиде.
– Сам и копаю, – уточнил Жак. – Твою комнату. Именно это я и делаю.
Он вставил на место шланг и снова принялся сверлить скалу.
Смена Жака закончилась, он съел немного ганка и выпил воды из скруббера, а потом вытащил кусок стекла и принялся его рассматривать. Стекло было матовым, с множеством выступов и зубцов; по форме кусок напоминал амёбу. Жак отыскал абразивный камень и принялся шлифовать наружную часть стекла. Занятие оказалось ритмичным и помогло ему немного согреться. Но остальных это лишь развеселило.
– Эй… ты что делаешь?
– Чего ты там трёшь, Бегунок?
Жак улыбнулся и покачал головой.
– Что это? – требовательно спросил Э-дю-Ка.
– Его осколок стекла, – тотчас же сообщил Гордий. – Эй, ты что, полируешь его?
– Это и есть твоё окно, калека? – сказал Марит, недружелюбно усмехаясь. – Окошко для таракашки, да?
– Думаю, он собирается сделать микроскоп, – сказал Мо. – А потом? Ты что с микроскопом делать-то будешь? Ноги свои искать?
Шутка всех развеселила.
Жак продолжал шлифовать. Через некоторое время Давиде спросил:
– А ведь и в самом деле, как же ты потерял ноги, дружище Жак?
– Долгая история, – ответил Жак.
– Ох, – сказал Марит. – Ты что же, думаешь, у нас не хватит времени, чтобы её выслушать? – Он сухо рассмеялся. – Рассказывай, калека.
Жак перестал шлифовать. Все взгляды были устремлены на него.
– Видишь ли, Марит, – сказал он. – Было так: я ублажал твою матушку, она перевозбудилась и – чик! – своими мускулистыми бёдрами оттяпала мне обе ноги.
На мгновение показалось, что Марит сейчас на него бросится и задушит, но потом все рассмеялись, и ярость спряталась где-то в глубине глаз Марита.
Позже, когда Мо, Марит и Луон бурили, подплыл Гордий и спросил:
– И всё-таки, как же ты потерял ноги, друг?
– На самом деле это короткая и увлекательная история, – сказал Жак. – Но я предпочёл бы не рассказывать её здесь.
– А-а, – разочарованно сказал Гордий. – Я вот подумал – ты так храбро отбрил Марита. Он жестокий человек. Мой отец говорил, что настоящий бог умеет смотреть мужчинам и женщинам прямо в душу. Ощущать ту силу тяготения, что удерживает их дух в целости, и понимать, злая она или добрая. У Марита злая душа, как мне кажется.
– Кажется? – сухо переспросил Жак.
– О, да! – простодушно ответил Гордий. – Вот Давиде, – он огляделся по сторонам, понизил голос: – Давиде злой, но это обыкновенная злость. Марит другой.
Он жестокий. Когда ему нечем заняться, он развлекается, бросая в меня камни. Ему нравится кидать их мне в лицо, когда я меньше всего этого ожидаю. По-моему, он хочет выбить мне глаз. Думаю, если бы у него это получилось, он бы смеялся! – Гордий вздрогнул. Он уже не был таким толстым, как поначалу, – на диете из ганка и благодаря тяжелому труду его тело начало уменьшаться, но зато кожа пошла складками, словно драпировка.