— Вот дела, — раскрыл рот в изумлении Хью. — Тут, выходит, нет самого прибыльного бизнеса? Ведь индустрия еды…
— Еда — не индустрия! — перебил его Таласс, подняв вверх указательный палец. — Еда это слишком… Важно. Долл ведь накормила вас?
Ребята кивнули.
— И ужинать вы тоже будете у Долл. Вместе с ней, рассказывая о том, как прошел день. И никакой индустрии! А вот выпить еще по чашечке кофе я не откажусь. А вы?
— Я хочу воды, — простонала Бритт. — Я скоро слипнусь!
Таласс рассмеялся и повел их вниз по улице.
Кафе, которое выбрал Таласс, находилось недалеко от Флауэр-сквер, насколько Бритт уже могла ориентироваться. Но шум и гомон людской толпы, высыпавшей на мозаичную площадь, едва угадывался в узеньком проулке, где, в тени высоких деревьев, стояли два аккуратных маленьких стола. На стульях лежали пледы, чайники с чаем подогревали свечи в специальных подставках — казалось, что здесь всегда ждали гостей.
Девушка с зелеными глазами и черными волосами стояла на пороге — как принято было у марблитцев. Бритт сразу захотелось ее нарисовать. Хотя бы скетч в альбоме, а лучше — полноценный портрет масляными красками, такой был необычный, средневековый типаж. Девушка прекрасно вписывалась в мозаичный антураж и общий колорит города. Простое темно-зеленое платье в бохо-стиле усиливало впечатление.
Поверх платья был повязан льняной передник.
— Привет, хозяюшка, — махнул рукой Таласс. — Что сегодня за чай?
— Из розовых лепестков, — с улыбкой ответила девушка, и у Таласса на мгновение заледенела улыбка — всего на мгновение, но Бритт умела подмечать такие вещи.
В следующий миг он отмер лицом и махнул рукой: мол, неси все свои чашки.
Устраиваясь за столом, Бритт подумала, что это самое милое кафе, которое она видела в жизни.
«Хозяюшка» вынесла чашки и разлила чай. Следом стол украсило блюдо с печеньем, воздушным на вид и на вкус.
— Привел друзей, старый проказник? — Девушка провела ладонью по плечу Таласса.
— С друзьями надо делиться самым лучшим, не так ли? — довольно сощурился он в ответ. — Эй, Хью, Меган, Бритт, знакомьтесь с Гвендолин. Лучшая выпечка в городе и авторский чай!
— И лучшая музыка. Все, кроме скрипки, — добавила Гвендолин и подмигнула.
Бритт она понравилась. Гвендолин обладала тем видом очарования, который пробивает сразу и до сердца.
— А почему кроме скрипки? — спросил Хью.
— На скрипке у нас играет господин мэр, — ответила Гвендолин. — Разве вы сами не слышите? Сейчас как раз время его игры.
— Это он играет? — всколыхнулось что-то в груди у Бритт. — Я думала — запись…
— Что ты, что ты! В Марблите есть только живая музыка. Здесь нет никаких проигрывателей, плееров… Ничего нет. Только собственные руки и чутье, — вмешался Таласс.
— А почему тогда так хорошо слышно? Такие тонкие стены?
— Вовсе нет. Просто господин Дроссельфлауэр любит играть по вечерам, стоя на балконе. А горожане обожают его слушать. Приходят на площадь, словно бы невзначай, и наслаждаются концертом.
— Я смотрю, ваш господин мэр — рассадник талантов, — хмыкнул Хью.
Гвендолин вновь рассмеялась:
— Не без этого! Все, я оставляю вас — у меня еще гости внутри. Наслаждайтесь вечером!
Бритт проводила ее взглядом. Дверь кафе была тяжелая, деревянная, обвитая кованым плющом.
Очень по-реконструкторски.
— А как называется это кафе? — спросила она.
— «Розарий», — коротко ответил Таласс. — Пейте чай — он в самом деле того стоит.
Чай был восхитительный, но Бритт отметила, что к своей чашке Таласс и не думал притрагиваться. И вообще вел себя так, словно у него аллергия на слово «роза».
Хью и Меган тем временем налегали на печенье, и Бритт поспешила присоединиться к ним.
Пили чай в тишине — изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Бритт из-под челки рассматривала своих новых друзей поневоле и думала, в каком жанре написала бы каждого из них.
Хью — прямой кандидат к прерафаэлитам. Такие тонкие черты лица и вьющиеся волосы надо выписывать именно в их акварельно-ренессансной стилистике. Меган подошел бы грубый графический портрет-шарж, чем-нибудь резким, например, углем или тушью.
А Таласс… Ему тоже подошло бы масло. Густые яркие цвета, вроде тех, что выбирали импрессионисты. Только масло передаст яркий голубой оттенок радужки глаз.
Бритт вздохнула. Жалко, конечно, что с собой у нее ни холста, ни этюдника, ни красок. Придется обходиться маркерами и карандашами — но, вернувшись домой, она восполнит этот пробел.