Из комнаты Дава донеслись звуки скрипки. Давно я не слышала, как играет брат. Я приподнялась в шезлонге и заглянула в окно. Он стоял посреди комнаты и импровизировал чардаш. Лотта сидела и смотрела на него. Дав слегка наклонил голову вперед, так что волосы упали на лицо. Видно было только, как пальцы скользили но струнам. Я снова улеглась в шезлонг и стала слушать игру, но внезапно музыка оборвалась, а немного погодя хлопнула крышка скрипичного футляра.
На следующее утро я увидела пузырек в ванной комнате. Осторожно откупорила его. Пахло чем-то горьким. И тут я заметила, что из него уже немного отпили. Пузырек был самый обыкновенный, каких много стояло в нашей домашней аптечке, но без этикетки.
В полдень пузырек стоял на том же месте, только был совершенно пуст, и пробка лежала рядом. Когда я спускалась в сад, брат как раз поднимался по лестнице. На верхней ступеньке он повернулся и пошел вниз, а снизу, не останавливаясь, опять стал подниматься по лестнице. Он был бледен, на лице выступил пот.
— Уже действует? — спросила я.
— Да, — буркнул он, снова поднимаясь по лестнице.
— Это что же, обязательно сломя голову бегать вверх и вниз?
— Совершенно обязательно. — Он секунду постоял наверху и снова быстро побежал вниз. — Вниз еще ничего, а вот наверх карабкаться трудновато.
— Долго еще тебе мучиться? — спросила я.
— Сейчас пойдем, — ответил он.
Отсутствовали они долго.
— Уж не задержали ли их, — забеспокоилась мама.
— На комиссию вызвали очень многих, — сказала я.
— Только бы помогла эта бутылочка, — добавила Лотта.
Они вернулись через несколько часов. Вид у Дава был еще более измученный, но и он, и отец находились в приподнятом настроении, потому что обоих забраковали.
— Что сказал доктор? — допытывалась Лотта.
— Ничего особенного, — ответил Дав, — только признал меня негодным к работе в лагере.
Он лег на диван. Голова его была взлохмачена, под глазами виднелись темные круги.
Однажды я уже видела его таким, несколько лет назад. Он учился тогда в Роттердаме, и, когда отец как-то неожиданно приехал его навестить, оказалось, что уже больше недели Дав беспробудно пьянствует. Отец привез его домой. «Эта пьянка, — сказал он, — сущая погибель для здоровья».
Одна рука у брата безжизненно свисала с дивана, рубашку он расстегнул.
— Всего-то несколько капель, — простонал он.
Фотографии
Через несколько дней Дав окончательно избавился от вредных последствий коричневого лекарства. Все это время Лотта без устали сновала из кухни в спальню и обратно, утешая его всевозможными лакомствами, а мама давала ей всевозможные советы.
— Давай ему больше молока, оно очень помогает в таких случаях, — говорила она, как будто сама часто сталкивалась с подобными случаями.
— Дайте ему вылежаться, — сказал отец.
А вскоре Дав поправился и сошел вниз, в общие комнаты. Правда, еще долгое время брат выглядел очень плохо. И все-таки он вместе со всеми пошел к фотографу, чтобы заказать свой портрет.
Началось это с мефрау Звахерс.
— Мы все сфотографировались, — сказала она моей маме однажды утром, когда зашла к нам выпить чаю. — Мы с мужем, дети. Знаете, ведь потом так приятно будет вспомнить. Кто знает, что с нами случится, а так хоть карточки останутся.
Мама согласилась с ней.
— Нам тоже надо сфотографироваться, это хорошая мысль.
— Тогда пойдемте в ателье к Смелтингу, — решил отец. И добавил, обращаясь к нам: — Постарайтесь получше выглядеть.
— Я не очень-то фотогенична, — сказала я. Мне не хотелось идти со всеми.
— При чем здесь это? — сказала мама.
— Ну правда, у нас ведь и так много снимков. Полон альбом.
— Там почти сплошь любительские карточки, на отдыхе, — возразила мама. — Давнишние.
— Зато естественные, интересные, — сказала я. — Не сравнить со студийными фотографиями.
— Смелтинг делает вполне хорошие портреты, — сказала мама.
Фотографироваться я не собиралась, но все-таки пошла вместе с ними. Лотта надела новое летнее платье. Свои иссиня-черные волосы она старательно взбила в пышную прическу. Они с Давом позировали Смелтингу, сидя на одной скамеечке.
— Смотрите на мою руку, — сказал фотограф и высоко поднял руку, брат с женой посмотрели на нее. — Теперь прошу улыбку, — продолжал менеер Смелтинг. Они разом улыбнулись. — Благодарю вас, — сказал он. — Следующий!