В оккупированных Нидерландах и Бельгии самую горькую чашу пришлось испить евреям. В конце XV века, спасаясь от преследований инквизиции, несколько десятков тысяч евреев переселились из католической Испании в Нидерланды, включавшие тогда территорию теперешних стран Бенилюкс. Нидерланды подчинялись в то время имперской короне Габсбургов, и национально-освободительная война последней трети XVI столетия стала также революционной войной за новую — протестантскую — религию, за новый — буржуазный — общественный порядок. На новой земле и при новом строе еврейские переселенцы быстро освоились и включились во все буржуазные формы хозяйствования и самоуправления, сохраняя, однако, религиозную и этнографическую обособленность.
Преследования, каким подвергалось еврейское население в 1940–1945 годах, во время оккупации Нидерландов, оставили далеко позади жестокость короля Филиппа II, герцога Альбы, великого инквизитора Торквемады, по инициативе которого в 1492 году и началось изгнание евреев из Испании. Из 115 тысяч евреев 90 тысяч погибли в концлагерях; по другим данным, война унесла жизни 104 тысяч человек из 140 тысяч. Как тут не вспомнить слова, записанные в приговоре шефу СД Адольфу Эйхману, что все народы после войны считали своих погибших, евреи же — своих уцелевших. «Обыкновенный фашист» Эйхман был хорошим семьянином, любил животных, не переносил вида крови и превыше всего ценил точность в исполнении приказа. Как шеф СД, он обеспечивал «только» депортацию 3,5 миллиона евреев, и ни один из них не был казнен по его воле! Так называемое «окончательное решение», то есть полный геноцид евреев, декларированное Гитлером в «Майн кампф», а затем вошедшее в партийную программу нацистов, было возложено на СД — Службу безопасности, и подручные Эйхмана в Нидерландах осуществляли его с образцовой методичностью. Гитлеровцы рассматривали «окончательное решение» как веху на пути, политом кровью не только евреев, но миллионов людей всех национальностей, — на пути к хотя и абсолютно бредовой, но тем не менее вполне четко сформулированной цели — экономическому и политическому мировому господству.
В мае 1940 года, после недолгого и робкого сопротивления превосходящим силам германского вермахта, нидерландская армия сложила оружие. Королевская семья и правительство заблаговременно эмигрировали в Лондон. Оккупанты, играя в великодушие к «братьям по крови», освободили военнопленных (впоследствии, однако, была сформирована Нидерландская дивизия для отправки на Восточный фронт), посадили за министерские столы своих марионеток, а страну объявили частью германского рейха. Но спектакль продолжался недолго. Уже в июле 1940 года была запрещена деятельность всех политических партий, кроме нидерландских фашистов во главе с Антоном Мюссертом, расстрелянным после войны за коллаборационизм.
В октябре 1940 года власти распорядились, чтобы каждый голландец представил доказательства своей принадлежности к «арийской расе». Таким образом, все население Нидерландов было поделено на «чистых» и «нечистых». Евреи оказались в числе последних.
После этого начались репрессии. В ноябре того же года были уволены все чиновники и педагоги еврейской национальности, затем музыканты и представители других профессий, в марте следующего года все еврейские частные предприятия были взяты под официальный контроль, то есть, по сути, отчуждены у владельцев. С января по октябрь 1941 года евреям было последовательно запрещено находиться во всех публичных местах: кинотеатрах, библиотеках, магазинах, рынках, зоосадах, бассейнах, пляжах, — запрещено пользоваться общественным транспортом и вообще менять место жительства. Об этом свидетельствуют архивные документы, об этом свидетельствует Марга Минко.
15 октября 1941 года фашистский наместник, «комиссар» Раутер сообщает Гиммлеру в Берлин, что еврейское население Нидерландов «отныне поставлено вне закона». В Освенциме, Маутхаузене, Треблинке, Бухенвальде уже растоплены печи крематориев…
Можно ли упрекать нидерландских евреев в том, что они безропотно подставляли шеи под кованый сапог захватчика и палача? Нет, это было бы несправедливо. На первых порах многие наивно верили, что их действительно отправляют в Польшу на работы, что они вернутся назад и получат сполна все свое имущество. Голландцы, вывозимые в Германию на военные заводы, порой завидовали, что евреям разрешают брать с собой семьи, а им нет. В «Горькой траве» юная еврейская девушка, от имени которой ведется повествование, рассказывая, что немцы вывезли всех обитателей дома престарелых, утешает себя тем, что так любившая поездить по белу свету старая тетушка Каатье на склоне дней еще раз повидает мир.