Есть о чем подумать
- О Боже, - выдохнула Анна, - я могу чем-нибудь помочь вам в этом деле?
- Не нужно – преступление было раскрыто по горячим следам, - Штольман усмехнулся.
- Кто?
- Ее пасынок. Евграф.
- Это точно?!
- Да уж куда точнее – вся прислуга в свидетелях. Убивал он ее, как говорят, в состоянии аффекта – то есть, попросту, обезумев от злобы... Сначала бил по голове канделябром, затем швырнул так, что она ударилась затылком об каминную решетку... Поняв, что натворил, попытался сбежать, но его перехватили – прислуга добежала до участка сразу, и тут же за ним начали погоню...
- Но за что он ее так? Они ведь были сообщники... разве нет?
- До поры до времени, - кивнул Штольман.
- А что же изменилось?
- Многое. Изместьев играл на бегах, и денежные дела его были – хуже некуда. Долги, куча неоплаченных векселей... Пока его мачеха платила ему за услуги – и платила суммы немалые, он еще как-то держался на плаву...
- Услуги – это сживание со свету бедной Марии Берсеневой?!
- Да. Но Мария исчезла полгода назад... и выплаты прекратились. А долги Евграфа росли. И, наконец, когда я подтвердил Вячеславу Сергеевичу, что именно рукой Евграфа написаны все пасквили – Берсенев начал действовать. Он скупил почти все векселя Евграфа – и предъявил их к оплате. Евграф должен был или заплатить – или отправиться в долговую яму – а в этой тюрьме не самые приятные условия... Причем отправиться надолго – если не навечно... ведь едва ли кто-то выкупил бы его оттуда. При его мерзком характере у него друзей нет, да и родственники его тоже не жалуют...
- А Изместьева тут при чем?
- При том, что именно к ней отправился Евграф с просьбой оплатить векселя. К кому же еще? Занять ему – не у кого... Но тут он потерпел неудачу. Мачеха отказала ему категорически. Вспыхнула ссора, а в пылу ссоры пасынок припомнил мачехе самую страшную обиду – что она, по сути, лишила его наследства. Не будь ее, отец все свое состояние завещал бы ему, единственному сыну...
- И что теперь?
- Каторга, что же еще. Но если даже он и вывернется с помощью хорошего адвоката, что вряд ли – Берсенев ничего не забыл и не забудет, и векселя при нем...
- Подумать только, - пробормотала Анна.
- Да уж – подумать есть о чем, - согласился Штольман. Он прикрыл глаза и снова отчетливо, словно наяву, увидел: обмякшее тело жены, которое он подхватил в последнюю секунду, ее запрокинутая голова, и тот ужас в ее глазах, когда она пришла в себя...
Это не должно повториться – вот что было для него очевидно. Не должно.
ЭПИЛОГ
Мысль о том, что это не должно повториться, продолжала тревожить его и ночью. Как сделать это – как...
«Обнимая женщину, мужчина говорит ей «ты моя». Женщина, опьяненная счастьем, не возражает – да, я твоя, милый... Но слова порой имеют над нами такую власть, что слово, сказанное в пылу страсти или метафорически, мы начинаем воспринимать совершенно всерьез. «Она моя» - говорит мужчина, и сам верит в это – боже, что за чушь.... Каждый человек в конечном итоге принадлежит только самому себе... И если женщина с тобой – это не потому, что она какая-то «твоя» - а потому, что ей хочется быть с тобой, вот и все. Хочется вот сейчас - и, возможно, расхочется через минуту... И какой смысл требовать, ревновать, удерживать силой, если ей уже расхотелось?
Бог мой, как все-таки невыносим этот страх – потерять близкого человека! А ведь он естественен. Ревность – это страх потери плюс самолюбие. Отнимем самолюбие – остается страх потери. Я боюсь потерять ее привязанность – почему? Разница в возрасте? Нет, тут другое. Просто слишком у меня много накопилось такого опыта, который вечно подсказывает мне наихудшее из возможного... как мне это мешает...»
- О чем вы думаете? – тихо спросила Анна.
- Да так, - он слегка улыбнулся.
И в самом деле – что тут скажешь? Спросить: «Почему из всех мужчин, моя дорогая, вам хочется быть именно со мной? И – хочется ли?»