Званый вечер
Званый вечер был в самом разгаре, но атмосфера была не из приятных.
Идею собрать всех, кто был упомянут в дневнике, на одной вечеринке, Берсенев принял спокойно, но без особого восторга.
- Просто хотел бы я стереть из своей памяти тот ужасный отрезок жизни, когда мы с Машей столько ссорились, - пояснил он невесело, - а эти люди с ним так связаны... Но - ничего не поделаешь.
Штольман кивнул.
- Представьте меня гостям как коммерсанта, с которым у вас общие дела... И да – я приду с супругой; ее зовут Анна Викторовна, это на случай, если вам придется ее представить гостям...
Берсенев в недоумении поднял брови, но промолчал.
Теперь, когда все гости были в наличии, отсутствие хозяйки, пропавшей при странных обстоятельствах, создавало ощущение общей подавленности. Гости перебрасывались отдельными фразами, но эти фразы словно повисали в воздухе, как бессмысленный шум. Всем было неловко, и, казалось, каждый из гостей хотел спросить: «Зачем мы здесь?»
- Похоже, мы так ничего и не выясним, - шепнул Анне Штольман.
- Вдова-генеральша проявляет к хозяину дома повышенный интерес, - шепнула Анна в ответ.
Надо заметить, что вдова генерала Изместьева сразу удивила Штольмана тем, что оказалась не властной старухой в кружевной вдовьей наколке, как он ожидал увидеть, а молодой дамой, по возрасту немногим старше Анны. Высокая, элегантно одетая, собою она была ни хороша, ни дурна, да и вообще – в ее внешности было полное отсутствие какой-то «особинки». Рядом с нею вертелся некий юноша, которого Штольману представили, как ее пасынка, Евграфа Изместьева – щуплый, тощенький; впалая грудка, слишком большая голова на слишком тонкой шее – короче, ничего примечательного, если не считать бегающих глаз с каким-то странным выражением...
Итак, по словам Анны, вдова проявляла повышенный интерес к хозяину дома.
- Почему вы так решили?
- Ну вы же видите, она напряжена; смотрит куда-то перед собой, а потом на Берсенева украдкой – раз! – и посмотрит...
Из-за стола гости вставали с явным облегчением и тут же постарались разойтись кто куда. Кивнув Анне, Штольман устремился за генеральшей, стараясь не попадаться ей на глаза.
Очень скоро он был вознагражден за свои старания: генеральша стояла рядом с хозяином дома. Штольман пристроился за портьерой.
- Вы помните? – томно шептала дама, положив нежные пальчики на руку хозяина дома. – Мы стояли тогда вот так же... Словно бы и не было этих пяти лет...
- Помню.
- А мое письмо? Вы ведь сохранили его?
Берсенев молчал.
- И вот снова стоим рядом – только мы уже в Петербурге... Тогда мы были молоды и свободны, а теперь... снова свободны... Да, мы другие уже – но все те же... Вы ничего не хотите мне сказать?
- Простите меня, Серафима Сергеевна, - голос Берсенева звучал подчеркнуто твердо, - но я не свободен. Я женат. И пока я не получу официального подтверждения о том, что моей жены нет в живых – я не могу считать себя свободным. Впрочем, и потом не смогу.
- Почему же?
Повисла пауза.
- Я виноват перед ней, - сказал он просто. – Страшно, непоправимо виноват. И никогда себе не прощу...
- Она была нездорова, - мягко, почти вкрадчиво произнесла Изместьева. - Вы ни в чем не виноваты... Посмотрите на меня... Вы собираетесь ждать ее – но сколько? Вечность? Где она теперь? А я... Я здесь, и мои чувства к вам все те же... Я все же думала, что вы сумеете взглянуть на меня другими глазами – здесь, в столице... Вячеслав, - она почти пропела его имя, - ну же! очнись! я здесь, я с тобой...
Берсенев молчал. Нежные авансы его явно не трогали. Затем спросил медленно:
- Почему вы сказали, что она была нездорова? Что вы имели ввиду?
- У нее же была мания преследования... разве нет? Это все знали.
- Кто знал?
Изместьева, мило улыбнувшись, пожала плечами.
- Да я уж и не помню... об этом говорили... Как и о том, что она – вы уж простите, что говорю об этом – вам была неверна...
- Никто не мог вам сказать ничего подобного, – изменившимся голосом проскрежетал вдруг Берсенев, сжав ее руку. – Признавайтесь, это все вы?...
- О чем вы? Пустите, мне больно! Вы ... сумасшедший...
- Почему... вы... сказали, что она была больна?! – на Берсенева было страшно смотреть – столько бешенства было в его лице.
- Пустите! Я закричу....
- Не надо кричать, - произнес Штольман, появившись из-за портьеры. – Давайте поговорим спокойно...