Как странно было лежать на настоящей кровати с периной и шелковыми простынями. Как странно было ощущать под головой не собственную руку, а мягкую подушку. Желудок Селены давно отвык от иной пищи, кроме водянистой овсяной каши и жесткого хлеба. Ее тело забыло, что значит быть чистым и носить одежду, а не зловонные лохмотья. То, что пару лет назад она сочла бы обыденным и недостойным внимания, теперь воспринималось как совершенно незнакомое.
Возможно, на ужин подали не самую вкусную жареную курицу. Селену удивило другое: она не различала вкуса пищи. Проглотив несколько маленьких кусочков, она ощутила сильнейший рвотный позыв и до приступа едва успела выскочить из-за стола. Ей хотелось есть. Хотелось наесться досыта. Но желудок разучился переваривать нормальную еду. Ничего, в Рафтхоле она наверстает упущенное. К тому времени и желудок привыкнет.
Чисто вымытое тело заставило Селену сделать печальное открытие: она утратила свои былые формы. Остались выпирающие кости, обтянутые кожей. То, что называлось человеческой плотью, забрали месяцы работы в соляных копях. А ее грудь! Когда-то Селена гордилась своей налитой, крепкой грудью. Теперь предмет ее гордости превратился в два жалких девчоночьих бугорка. Вспомнив об этом, Селена чуть не заплакала. Она перевернулась на спину, и шрамы заныли.
Когда после мытья Селена взглянула на себя в зеркало, она чуть не вскрикнула от ужаса. На нее смотрела изможденная женщина непонятного возраста: скуластая, с выпирающей челюстью и ввалившимися глазами. Селена закусила губу. Слезы не помогут. Завтра она отправится не в шахту, а в Рафтхол. Это главное. Все еще можно вернуть. Она будет есть. Много есть. Она будет упражнять свое тело. Она обязательно станет здоровой и сильной, как прежде. Она победит во всех поединках и совершит немыслимые поступки. Она докажет, что по-прежнему достойна звания лучшего ассасина Адарланского королевства. За этими мечтами Селена незаметно заснула.
Утром ее пришел будить Шаол и обнаружил, что она спит на полу, плотно закутавшись в одеяло.
— Эй, Сардотин, пора вставать!
Селена что-то буркнула и зарылась лицом в подушку.
— Почему ты лежишь на полу?
Она приоткрыла один глаз. Странно, что капитан не сказал, как сильно она отличается от вчерашней замарашки. Поднявшись, она даже не попыталась прикрыться одеялом. Ее тощее тело вполне закрывал мешок, который здесь считался ночной сорочкой.
— Кровать попалась неудобная, — ответила Селена и тут же забыла про капитана, увидев полоску света.
Чистый, свежий, теплый солнечный свет. Она будет наслаждаться им целыми днями, когда получит свободу. Солнце пробивалось сквозь плотные шторы. Селена осторожно протянула руку.
В ее бледной, почти призрачной руке было нечто такое, что не смогла уничтожить никакая каторга. Изящество, пробужденное к жизни светом этого утра.
Селена подбежала к окну и чуть не сорвала шторы с колец. За окном серели горы и унылый пейзаж Эндовьера. Внизу дежурили стражники, которые никогда не смотрели на небо. Но Селена испытала наслаждение при виде этого голубовато-серого неба и облаков, неторопливо ползущих к горизонту.
«Я не буду бояться». Впервые за все время, проведенное в Эндовьере, эти слова обрели истинный смысл.
Губы Селены разошлись в улыбке. Капитан удивленно посмотрел на нее, но промолчал.
Она радовалась всему, каждой мелочи, сопровождавшей сборы в путь. Настроение стало еще лучше, когда служанки красиво уложили ей косу и одели в элегантный дорожный костюм, скрывший жалкое тощее тело. Селене всегда нравились ткани, нравилось ощущение шелка, бархата, атласа, замши и шифона. Она восхищалась безупречностью мелких стежков, прихотливым узором кружев и тиснением. Когда она победит в этих смехотворных состязаниях, когда станет свободной… она купит себе любую одежду, какую только захочет.
Целых пять минут Селена провела у зеркала и только посмеивалась, видя раздражение Шаола. Она восхищенно разглядывала себя в ладном дорожном наряде, и капитану пришлось почти силой вывести ее из комнаты. По коридорам она шла, пританцовывая и поглядывая в окна на небо. Но едва они вышли на главный двор, ликование Селены погасло. Знакомые горы цвета выбеленных костей пробудили в ней тяжелые воспоминания. Пещеры были входами в шахты. Возле них шевелились фигурки узников.