Я ходил в толпе гостей, воздух густел от весеннего солнца и запаха вин, источаемого разбросанными тут и там фонтанами. Все здесь было искусственным: огромные муравейники на самом деле были пирамидами из мака, смешанного с медом; роль ульев на пасеке, издали казавшихся деревянными, играли десять тортов; маленькие прудики наполнены лимонадом, садовые скульптуры сделаны из марципана. То и дело мое внимание привлекал чей-то возглас, но не страх, а радость или восхищение заставляли вскрикивать вновь прибывших гостей.
Лаки кружил среди собравшихся с американской улыбкой человека, которого все время фотографируют; останавливался, чтобы пожать руку или внимательно выслушать обращенные к нему слова, заботился, чтобы никто из гостей ни на минуту не оставался один. Иногда ласково трепал по голове детей, которых было не меньше дюжины. Они использовали все, что находилось в саду, на полную катушку и вскоре были от макушки до пяток перемазаны глазурью, шоколадом, кремом. Более благовоспитанно вела себя рыженькая девочка-подросток, прелестная в белом простом платье, с маленькой сумочкой через плечо; еще слишком худая, слишком громко смеющаяся, с чересчур резкими движениями, но уже (как мне показалось) сознающая, какое впечатление производят ее огромные черные глаза и алые губы, яркие, будто впитавшие послеполуденное солнце. Я на мгновение задумался, как поведет себя с ней наш клиент: в имидже, который он себе создал, было что-то от Деда Мороза, от добродушного дедушки, а ведь, несмотря на раннюю седину, он вряд ли мог остаться равнодушным к этому запретному искрящемуся очарованию расцветающего тела. Но он не подошел к ней, или я этого не заметил. Я на минуту потерял его из виду. Приближалось время официального вручения подарков – возможно, он отошел в сторону, чтобы сосредоточиться перед выступлением, которого все ждали.
И тогда я подумал, что все идет слишком гладко, слишком просто. Никто не вызывал подозрений, в наушнике монотонно попискивали проезжающие неподалеку ежи, территория была проверена. Но ведь ассистентка Лаки не сомневалась, что ее шефу грозит опасность, и даже подумывала отказаться от мероприятия. Я был недостаточно внимателен, мысленно обругал я себя, все мы были недостаточно внимательны, не определили степени гипотетической опасности со стороны отдельных персон, которые сейчас приблизятся к юбиляру с поздравлениями. И я стал все быстрее оглядывать гостей: есть ли среди них преступник, а если есть, то каким, черт подери, оружием он располагает и как собирается убежать? А может, он настолько одержим, что готов дать себя схватить, лишь бы реализовать план? Мимо проходили женщины в длинных платьях, пожилые и молодые мужчины, все необычайно веселые: ничего похожего на скованность движений, подозрительную напряженность во взгляде я не замечал. Многих из них я не раз видел по телевизору, но это не было гарантией их аутентичности; не исключено, что каждый искусно загримирован; даже почтенный министр иностранных дел не оставался вне подозрений.
Лаки появился снова. И вдруг внезапно, оглядывая пространство, отделявшее его от высокой живой изгороди с южной стороны сада, я ощутил тревогу, причину которой сам сначала не мог определить. Вокруг Лаки начали собираться гости, окружая его, как металлические опилки, притягиваемые магнитом; и только одна особа не поддавалась общему порыву, обходя толпу по краю, и это было странно – ведь не может у четырнадцатилетней девчонки быть преступных намерений. Однако в ее взгляде – а я то и дело натыкался на него среди множества голов – было то, что я искал: опасное напряжение; кроме того, она рылась в своей сумочке, что-то из нее вынимала – что именно, я не видел, какой-то предмет. Я стал проталкиваться между гостями, ничего не говоря в микрофон, спрятанный за отворотом пиджака – ведь я скорее всего ошибался, – но она вела себя действительно странно. Нас разделяло еще метров десять, может, восемь, толпа становилась все плотнее, я повторял: извините, мои коллеги куда-то пропали – в такой момент! Никого нет, один я, и я решил преградить ей дорогу к Стэну Лаки, просто с ней заговорить, нельзя же без конкретного повода броситься на ребенка, это еще ребенок, повторял я про себя, но именно поэтому никто не проверил ее сумочку, не пригляделся внимательно, она слишком молода и слишком красива. Лаки был слева от меня, она вдруг высунулась из-за высокой старухи справа, и я инстинктивно достал нож (в этой тесноте пистолет был бесполезен), повернулся к девочке всем телом, люди подтолкнули нас друг к другу, импульсивное движение – и обнаженное лезвие ножа в моей руке коснулось ее шеи… и в тот же момент я почувствовал сквозь рубашку, как острие ее ножа уперлось мне в грудь. Обучена, подумал я, точно знает, где сердце.