Под дверью стоял Клаус в неизменной леопардовой шубе и розовом меховом воротнике.
— Пятый, выходи, — нетерпеливо крикнул он. Пятый вздохнул, закрыл дверь на цепочку и приоткрыл дверь.
— Я тебя не звал, Клаус, — хмуро протянул он.
— Ой, да ладно тебе, — Клаус запрокинул голову, делая закат глаз ещё более драматичным. — Я тебе десять сообщений написал, что мы едем. А ты даже собраться не соизволил.
— Знаешь, некоторые люди утром спят.
— Пятый… — Клаус склонил голову набок. — Полпервого. Уже давно не утро.
Пятый потёр глаза.
— Сегодня я в это время ещё сплю, — он вздохнул, закрыл дверь, снял цепочку и открыл Клаусу. Кивнул в сторону кухни: — Кофе сваришь?
— Нет. Диего нас заждался. Я буду следить, чтобы ты одевался быстро, — Клаус прошёл в спальню вперёд Пятого и сразу же к шкафу. — И с чего это ты спишь так долго?
— Хочу и сплю, — Пятый оттеснил его, выудил из шкафа футболку, пиджак и джинсы, и бросил на кровать. — Я бы и дальше спал.
— Это какой-то звоночек? У тебя бессонница, или ещё там что… — Клаус обеспокоенно схватил его за плечо. Пятый стряхнул её уже привычным движением:
— У меня бессонница, но тебя это не должно заботить.
— Как жестоко, — Клаус прижал руки к груди и рухнул на кровать, потом перевернулся на спину и уставился на Пятого.
— Ты знаешь, что ты в уличной одежде лёг на свежее бельё, которое я вчера с трудом поменял, а теперь мне придётся его менять снова? — устало спросил Пятый. Потом одним движением стянул с себя футболку и снял протез с зарядки. Ещё и месяца не прошло, но он уже наловчился надевать его относительно быстро и почти грациозно. Другое дело, что пользоваться им всё ещё было непросто, и иногда пальцы замирали в одном захвате и не реагировали, как бы он ни старался.
Клаус, кажется, никак не отреагировал на его вопрос, только отвернулся к стене. Пятый вздохнул и принялся одеваться. На это тоже уходило немного — самую малость — меньше времени, чем раньше. В такие минуты ему порой казалось, что протез ему, возможно, всё же мешает.
Но это, конечно, было временной мыслью.
— Эй, кто такой «Уродливый Мир 1989» и почему ты с ним говорил пять часов? — Клаус снова перекатился на кровати и подпёр голову рукой. Экран ноутбука Пятого до этого находившегося в спящем режиме, ярко сиял.
Пятый швырнул в Клауса пижамные штаны:
— От тебя я ожидал немного больше уважения к моим личным границам и приватности. «Уродливый мир 1989» тебя не касается, и слезь с моей кровати.
— Ты чего такой нервный?
— Потому что ты не просто повалялся на моих чистых простынях в леопардовой шубе, которая наверняка не один паб видела и не на одном полу валялась, но ещё и влез в мой ноутбук.
Клаус сел и тяжело вздохнул:
— Я помогу тебе поменять постель, расслабься. Но в последнее время ты как будто избегаешь ребят, и это заставляет понервничать.
— Диего поэтому приехал? Беспокоился?
Клаус кивнул.
— Ты не ответил ни на один групповой вызов.
— Мне нечего на них делать, Клаус. Что вы там обсуждаете, работу?
Клаус какое-то время помолчал, будто неуверенный, стоит ли говорить Пятому правду:
— Мы обсуждаем тебя, Пятый.
— Тем более, — Пятый, уже в джинсах и футболке, теперь натягивал на протез рукав пиджака. — Мне до жути надоело, что все разговоры постоянно сводятся ко мне, к тому, как я должен всё это переживать, и что я должен делать. Мне надоела жалость и надоел ваш самообман. Я хочу… — он качнул головой, сунул левую руку в рукав и следом набросил пиджак на плечи. — Говорить о чём-то ещё.
— «Уродливый Мир 1989» — это Долорес, да?
— Какая тебе разница? — отозвался Пятый, потом сделал глубокий вдох через нос и выдох через зубы. — Да, это Долорес. Мы ни о чём особенном не говорили эти пять часов. Она рисовала, я читал.
— Я так и подумал. Ты всё-таки решил дать ей шанс?
Пятый наклонился, захлопнул крышку ноутбука, подобрал телефон и сунул его в карман. Только после этого ответил:
— Она знает. Она единственная знает.
И ничего не добавляя, развернулся на пятках и пошёл на выход.
Диего приехал на своём Саабе. Пятый, не здороваясь, влез на заднее сиденье, на котором уже расположился футляр с альтом.
— И сколько ты здесь рассчитываешь оставаться, Диего? — спросил Пятый пристёгиваясь. Скосил взгляд на альт и испытал укол зависти: Диего мог играть на своём инструменте, а он нет.
— Вечером уеду. Просто хотел справиться, как у тебя дела.
Пятый задумчиво хмыкнул и больше ни слова не сказал. Раннее пробуждение, странное поведение Клауса и решение Диего взять с собой альт в однодневную поездку скомкалось в уродливую обиду. Она была как фальшивая нота, синяк от линейки на ладони.
Клаус плюхнулся на переднее сиденье, сияя улыбкой от уха до уха:
— Уже догадываешься, куда мы тебя повезём, Пятый?
— Понятия не имею, но судя по тому, как этот день начался, это будет концерт симфонической музыки.
— А что, ты хочешь? — Диего глянул на него через зеркало заднего вида.
— Не знаю, ты так шутишь или реально думаешь, что мне хочется сейчас смотреть, как кто-то играет музыку, но тебе очень повезло, что мой протез не может показывать средний палец. Поэтому довольствуйся только одним, — Пятый вскинул левую руку с оттопыренным средним пальцем, а потом отвернулся к окну.
— Ладно, можешь не угадывать, — сдавленно протянул Клаус. Улыбка у него была всё более натянутой, и на мгновение Пятому стало стыдно.
Они старались.
Правда, делали это так, что лучше бы вообще о нём забыли.
— Мы поедем есть мороженое в дайнер.
— Нам что, десять? — Пятый поморщился.
— Не десять. Хотя мне кажется, что ты немного деградировал, и тебе стало десять, — ответил Диего. — Я просто вспомнил, как мы сбежали с репы в дайнер и съели столько бананового сплита, что потом все заболели.
— Ага, а через две недели маэстро Харгривс нам всем метафорически вставил по самые метафорические пончикряки, — пропел Клаус в ответ. Они оба теперь снова уставились на Пятого.
Пятый на них не смотрел. Как только машина тронулась, он опёрся плечом о дверь и прижался лбом к стеклу, рассматривая проносящиеся мимо улицы. Он слышал их разговор, но не хотел отвечать. Даже вспоминать тот день не хотел, хотя прекрасно его помнил.
Ему никак не давался «Лунный свет» Дебюсси, а Клаус терзал его же вторую «Арабеску». Перед репетицией они все встретились в холле, и, обменявшись дежурными жалобами на маэстро Харгривса, решили сбежать с урока.
Они знали, что будут наказаны. И всё равно пошли.
Пятый помнил тот день, потому что в тот день они с Ваней впервые взялись за руки. Тогда он ещё ничего о себе не знал, и Ваня тоже о себе ничего не знала.
— Пятый, — кто-то пощёлкал рядом с его ухом пальцами. Он поморщился и сфокусировал взгляд на Клаусе, просунувшем руку между сиденьями. — Ты чего задумался?
— Нет настроения, вот и всё, — Пятый моргнул. — Если я съем с вами банановый сплит, вы успокоитесь и вернёте меня домой?