А его левая рука по-прежнему помнила инструмент. Мастерство её не покинуло, пусть он и не прикасался к клавишам все эти месяцы.
Они сыграли музыку разговоров Долорес и Куратора несколько десятков раз, пока Пятый не остался удовлетворён результатом.
В час ночи, когда они повторяли сонату, кажется, уже в сотый раз, Пятый поставил на пюпитр телефон и записал получившуюся композицию для Долорес.
В два часа ночи Куратор заказала китайскую еду, и, выковыривая из лапши арахис, Пятый не мог отвести от неё взгляд. Он точно знал, что она — как и часто бывало до этого — спасла ему жизнь. И вместе они смогут облечь в музыку все его чувства.
Всю его боль.
И может быть, тогда он наконец-то избавится от переполняющих его солёных камней, не позволяющих вдохнуть полной грудью.
У Пятого было много наработок, и поэтому он застрял у Куратора на добрых полтора месяца. Клаус звонил каждую пятницу, и они обменивались последними новостями. С Долорес, как и раньше, всё было иначе. Куратор не сразу, но со временем привыкла к её частому незримому присутствию. Пока они играли, прижавшись друг к другу бёдрами и плечами, Долорес на пюпитре рисовала, вдохновляясь их мелодиями.
И со временем, к каждой появившейся из-под их пальцев композиции, нашлась иллюстрация.
Весна была в самом разгаре и Пятый, наконец-то, начал крепко спать по ночам.
— Я же говорила, что это помогает, — сказала Долорес из его ноутбука, пока Пятый с Куратором передвигали кофейный столик поближе к распахнутому окну.
За окном бурлила жизнь, гудели машины и шуршали покрышки по асфальту. Ветер нежно перебирал светлые занавески, которые Куратор повесила только вчера, а кофе перебивал городские запахи.
— Ты очень мудрая женщина, Долорес, — Куратор передвинула себе кресло и уселась в него, подтянув ноги и обняв ладонями чашку чая. — Может, ты его ещё и записать с этим всем альбом уговоришь?
— А потом ещё концерты давать? — Пятый поморщился. Куратор не впервые начинала этот разговор, и он до сих пор не знал, что ей ответить.
— Слишком рано, — Долорес на экране тоже пила чай, закусывая бисквитом. — Ему нужно ещё несколько месяцев, Миранда. Он и так неплохо справляется.
— Вы, мудроженщины, в курсе, что я тоже здесь? — Пятый подвинул свой стул поближе и взял со стола чашку кофе. Закинул лодыжку на колено и перевёл взгляд с экрана на Куратора. — Не знаю, Миранда. Я просто… Я не готов делиться этой музыкой с кем-то. И я понимаю, что это решение не может быть единогласно моим, ведь это и твоё сочинение тоже, просто… Для меня слишком личное. Мне нужно время.
— Во-первых, Пятый, — Куратор потёрла лоб. — Всё это — твоё. Я просто помогаю. Во-вторых… сразу бы так и сказал, Пятый. Это ужасно, что сливкам музыкального сообщества не удастся послушать эту музыку сейчас, но я более чем уверена, что они могут подождать.
— Благодарю за понимание, — Пятый ухмыльнулся.
— Но просто знай, что я бы с удовольствием тебя заперла в студии и не выпускала, пока мы не закончили бы эту пластинку.
— Она была бы пропитана ещё большим страданием.
— Творец и должен страдать, — Куратор хмыкнула.
— Не, мы настрадались достаточно, — подала голос Долорес. — Но! Миранда, как только он даст согласие…
— Если я его дам, — влез Пятый.
— Когда он даст согласие, знай, что у вас уже и оформление есть.
Пятый опустил взгляд и покачал головой. Для него огромным шагом было уже то, что он снова коснулся клавиш. Он тосковал по игре, и сейчас его душа пела. Он упивался музыкой, и собственные муки теперь казались ему не такими страшными. Они тоже его вдохновляли.
Ему этого не хватало. Только здесь и сейчас, играя вместе с Куратором, он на самом деле понимал, что потерял, и как тяжело ему без музыки. Когда она не срывается с кончиков пальцев, и когда он не может тронуть ей других.
Может быть, в конце концов, все его друзья были правы.
Его жизнь слишком сильно была связана с музыкой, чтобы он мог так просто прекратить.
— Он снова завис. Миранда, потрогай его за меня.
Куратор коснулась его плеча, и Пятый вздрогнул.
— Что?
— Ничего. Мы обсуждаем, где в Париже самые вкусные крепы.
— О, это легко, — Пятый повёл плечом и поджал губы. — В любой блинной на Монмартре. Крепы моей бабушки Жозефин могли бы с ними потягаться, но только в прошлом.
— У тебя бабушка во Франции? — Долорес выгнула бровь.
— Была, — отозвался Пятый. — Мой отец был французским дирижёром, они с мамой так и познакомились.
— Твои родители были великолепными музыкантами. Так жаль, что они больше не с нами, — Куратор покачала головой и отодвинула чашку. — Особенно твоя матушка.
— Подождите, я быстро погуглю, чтобы поддержать разговор, — Долорес наклонилась к камере.
— Стой, необязательно, — Пятый вскинул руку. — Моя мама была первой скрипкой в оркестре, которым дирижировал отец. Между ними пробежала искра, они влюбились, поженились — и вот он я, — он расплылся в улыбке с ямочками и развёл руками.
— И ему не показалось, что называть ребёнка Симфонией №5 — странно?
— Нино был немного странным, — Куратор закинула ногу на ногу и подпёрла рукой щёку. — И вроде говорил, что это имя прекрасно подходит будущему музыкальному гению.
— Ему нравилось слово cinq, — уточнил Пятый.
— Ладно, ребята, ещё один вопрос. Или два. Вы же типа… были парой?
— Достаточно долго, — Куратор кивнула.
— И ты знала его родителей. И видела его младенцем?
— Нет, — Куратор скривилась и отпрянула, глянув на Пятого. — Когда Пятый родился, я как раз ушла в другой оркестр, и мы почти перестали общаться с его родителями, так что этот нос — кстати, нос у него отцовский, — я увидела впервые, когда ему был уже двадцать один год.
— Почти двадцать один.
— Даже если так, ты был уже достаточно взрослым, — Куратор потянулась к нему и провела рукой по волосам, но Пятый отпрянул. Она обречённо вздохнула. — Он такой недотрога. И тогда тоже был.
— Это непросто уложить в голове, — призналась Долорес. — Но круто, что вы остались друзьями. Несмотря ни на что.
— Удивительным образом, я остался друзьями со всеми своими бывшими.
— Хотя казалось бы. С твоим характером, — Куратор поморщилась. — Тебя очень сложно любить, — она посмотрела на Долорес. — Подумай об этом на досуге, Долорес.
— Нет, — Долорес хмыкнула и склонила голову набок. — По мне и так сойдёт.
— Так, дамы. Я, — Пятый шумно допил свой кофе, — всё ещё здесь.
Куратор с Долорес переглянулись. А потом, не сговариваясь, захохотали.
Эйфория прошла, как только он переступил порог собственной квартиры. Комната с зияющей пустотой вместо фортепиано и удушающим одиночеством вместо чьего-то постоянного присутствия.
«Думаешь, стоит завести животное? Кота. Или собаку», написал он Долорес первым делом. Бросил пиджак и сумку на диван, а сам сел на пол лицом к пробковой стене. И тут же откинулся назад — бионическая правая рука на животе, а настоящая левая откинута в сторону. Пол твёрдый, а в лучах солнца кружится пыль. Кончики пальцев шевельнулись, повторяя танец пылинок. Пятый нащупывал новую мелодию, ещё не до конца осознав, что теперь, без Куратора вместо правой руки, он нескоро сможет её сыграть.