И только в больнице ему дали поспать. Прижали маску к лицу, и Пятый, сделав всего пару вдохов, провалился в сон.
========== Зима. II. ==========
Комментарий к Зима. II.
🎶 Noel Gallagher’s High Flying Birds - The Dying of the Light
🎶 Twenty One Pilots - Friend, Please
🎶 Apparat fet. Soap & Skin - Goodbye
Пятый проснулся от назойливого, монотонного писка. Звук был пронзительный и противный, и ужасно похожий на будильник. Он попытался нащупать телефон на тумбочке, но рука не послушалась. Затекла, наверное.
Да и писк, чем сильнее он в него вслушивался, тем меньше был похож на будильник.
Пятый с трудом открыл глаза и тут же поморщился. Проморгался и осмотрелся. Белые стены, цветы на тумбочках и Клаус, в клетчатых штанах и футболке с «Заботливыми мишками», свернулся в кресле в углу.
Больница. Точно.
Левая рука поверх шершавого, неприятного на ощупь одеяла, мерцание экранов рядом.
Пятый сосредоточил взгляд на Клаусе, а тот, будто почувствовав, встрепенулся.
— Ты проснулся, — Клаус потёр лицо рукой и встал. Подошёл к Пятому, нажал кнопку на ручке, чтобы вызвать медсестру, а потом сел в ногах. Улыбнулся сонно: — Как чувствуешь себя?
— Как будто у меня ужасное похмелье.
Пятый даже не врал. Голова казалась противно пустой, звуки раздражали и мышцы ныли. Но могло быть и хуже, учитывая в какую передрягу он попал.
— Я, кажется, руку отлежал, — добавил он.
Улыбка Клауса стала из сонной натянутой. Он нахмурился, и Пятый нахмурился в ответ. Приподнялся на левой руке, одеяло соскользнуло и оголило правую.
То, что от неё осталось — забинтованную культю выше локтя. Пятый остановил на ней взгляд и тяжело моргнул. Ему понадобилась добрая пара мгновений на то, чтобы понять, что это не чьё-то ещё тело, не чья-то ещё травма.
У него не было правой руки.
Пятый метнулся в сторону, врезавшись в перила кровати рёбрами. Стиснул обрубок пальцами, всё ещё не в силах до конца поверить в происходящее, пытаясь проснуться и вынырнуть из кошмара.
Но как бы он ни старался, сон не заканчивался.
Клаус поймал его за плечи, и Пятый оттолкнул его ногой.
— Где моя рука, Клаус? — выдохнул он. — ГДЕ МОЯ БЛЯДСКАЯ РУКА?
Он будто падал в бездну.
— ГДЕ МОЯ РУКА? — закричал он снова. Датчики запищали чаще, открылась дверь и на пороге тут же выросла медсестра.
— Успокойтесь, пожалуйста, — она оттеснила Клауса. Пятый отполз в обратную сторону, смотря на неё с ненавистью. У мысли, что медики спасли ему жизнь, не было ни малейшего шанса, потому что в его голове раненым вороном билось только осознание, что он на всю жизнь калека.
И он больше никогда не сможет играть.
Ужас затуманивал разум.
— ЧТО ВЫ СО МНОЙ СДЕЛАЛИ? ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ С МОЕЙ РУКОЙ?
Второй раз медсестра не стала просить. В палате показались санитары и ещё одна медсестра. Пятого оттащили от края и вжали в матрас. Он выгнулся, пытаясь выкрутиться, и краем уха уловил:
— Вводим десять миллиграмм Релиума.
А сразу следом укол в шею и снова темнота.
Когда он проснулся снова, назойливый писк звучал будто издалека. Веки и всё тело были тяжёлыми, правая рука болела. Пятый с трудом открыл глаза и с таким же трудом сосредоточил взгляд на единственном шевелящемся объекте в комнате.
Кто-то приблизился и наклонился к нему. Пятый будто через рыбий глаз смотрел, но всё равно разобрал знакомые тонкие черты.
— Ваня, — едва слышно сказал он. — Мне такой ужасный сон приснился, — он попытался улыбнуться, но усталость не позволяла даже такое лёгкое сокращение мышц. Он и говорил-то с трудом.
— Привет, Пятый, — Ваня села на край его кровати, протянула руку и поправила ему сбившуюся чёлку, лезущую в глаза. — Не говори пока ничего, ладно?
Пятый непонимающе моргнул. Ваня нажала на пару кнопок на боковой панели, и кровать приподнялась. Теперь Пятый полулежал, и смотреть друг на друга им было удобно.
— Ты спас мне жизнь, Пятый. Там, у ресторана, — Ваня нащупала его левую руку и сжала. — И я буду ценить это каждое мгновение своей жизни. Я навсегда у тебя в долгу.
Пятый попытался нахмуриться. Потом сжал её пальцы в своих, попытался поднять руку и не смог. Что-то звякнуло, и между его рукой и пластиковым подлокотником натянулся кожаный ремень.
— Не по…
— Пожалуйста, Пятый, — Ваня подалась вперёд и сдвинула брови домиком. Пятый вжался в подушку, будто пытаясь от неё сбежать.
Он уже знал, что будет дальше. Не видел, не мог заставить себя повернуть голову и посмотреть, но уже знал.
— Нет, — сказал он. Едва слышно, потому что кричать не было сил. Наверное, транквилизаторы ещё действовали. — Пожалуйста, нет.
— Пятый.
— Не говори этого, — Пятый стиснул зубы. Зажмурился, как ребёнок, словно это могло что-то исправить. — Пожалуйста, Ваня, — и снова посмотрел на неё, не в силах вдохнуть. — Это не правда.
— Пятый, — Ваня покусала губы. — От твоей руки ничего не осталось. Им пришлось.
— Этого не происходит, — Пятый сжал её руку сильнее. Он снова падал в бездну и сейчас только Ваня могла его удержать.
И она поняла. Обняла его за плечи, утыкаясь носом в шею.
Пятый с трудом дышал. Слишком устал, чтобы снова начать кричать, но слишком в сознании, чтобы не понять, что происходит.
И что всё это не просто страшный сон.
Что вся его карьера, все новые пьесы, все выступления, запланированный совместный концерт с Ваней и сборы ансамбля «Зонтики»… Всё это пошло под откос.
Всего этого больше не было.
Всё это было с кем-то другим.
Пятый, как рыба, ловил ртом воздух, пока не нашёл в себе силы снова заговорить:
— Что… что я буду делать? — выдохнул он. — Я не знаю… что мне теперь делать.
Ваня всхлипнула и отпрянула. Понурила плечи, ссутулившись, и покачала головой.
Она тоже не знала.
Никто не знал.
Они просидели так какое-то время, пока Пятый не захотел пить. Ваня поднесла ему стакан с трубочкой, и Пятый поймал её губами и сделал несколько больших глотков. Коротко кивнул и приподнял руку:
— А это зачем?
— Ты пнул Клауса в живот и наорал на медсестру, — Ваня подвинула себе табурет на колёсиках и опёрлась на койку локтем. — Я бы не осуждала их за меры предосторожности.
Пятый помолчал немного, кусая губы, а потом пожал плечами. Правое застреляло, и он поморщился.
— Меня тоже нельзя осуждать.
— Никто и не осуждает, Пятый.
Пятый кивнул и снова замолк. Теперь, когда у него кончились мольбы и уговоры, когда он перестал отказываться верить в происходящее, слов больше не было.