Следующие, Хлудиков и Кузько, - они и здесь вместе, - виноваты были в том, что притворялись старательными рабочими, а на деле изо дня в день украдкой делали на заводе кастрюли, сковороды, ухваты и обменивали их на вонючий самогон. Хлудиков, Кузько, Самойленко и забитый, глуповатый Хижняк больше всех пугали Илью, и он был благодарен капитану за то, что тот сразу не сказал, зачем отсчитывают десятых: ему хотелось, чтоб никто никого не выдал, чтоб смерть все приняли так, как надо.
Из шеренги вытолкнули Станислава. Илья вспомнил встречу с ним на рассвете, у моста: Станислав доказывал, что отряды напрасно покинули поселок. Тут же вспоминалось, как он и Володька явились сегодня от Совета на завод. Илья поискал глазами Володьку и гордо подумал:
"Ладный парень на развод останется..."
- Ну-у, скоро та-а-ам?! - крикнул капитан и, звякнув шпорами, как бы вщелкнулся в землю.
Счетчики вытолкнули последнего десятого:
- Готово!
- В последний раз обращаюсь к вам1 Будете молчать, хуже будет!..
Наступившая тишина обожгла капитана. Он быстро, как на пружине, повернулся, подошел к десятым и закричал:
- К расстрелу-у-у! Кто не хочет умирать, выходи, говори!
Треск его голоса будто оголил Илью и обвернул холодом. Илья затаил дыхание и ждал. Чудилось, Хлудиков и Кузько сейчас взмолятся и начнут выдавать. Но проползла минута, за нею-другая. Тишина окрепла и стала упрямой, как сжатые челюсти. От нежности к товарищам к горлу Ильи подступили слезы, а в груди заиграли радостную песню широта и теплынь. Он укорил себя за то, что плохо думал о многих десятых. А они вот какие, они молодцы... Даже Самойленко, даже Хлудиков, Кузько, Хижняк. Он через нос выдохнул воздух и плечом ощутил, что Самойленко и Вася делают то же самое...
Капитан в трех шагах гладил борт шинели и глазами приказывал десятым, манил их к себе, обещал жизнь и пугал холодом могилы. Илье казалось, что слабые дрожат под этим взглядом, сбрасывают с себя то, что мешает им выступить вперед. От боязни, что это может случиться, от злобы к капитану, к солдатам и казакам Илье стало зябко, и он кинул:
- Ну, чего тут тянуть!?
- Что? Что ты сказал? - шагнул к нему капитан.
- Не маленькие, говорю, нечего жути напускать! - отчеканил Илья и достиг своего: десятые выпрямились, кто-то выкрикнул:
- Правильно, Илья!
Лицо капитана посерело, и рука его взметнулась.
Илья щелкнул под ней зубами и выкрикнул:
- Бей, гадина!
Капитан ногой ударил его ниже колена и побагровел:
- Марш! И жива-а!
Усатый офицер попятился и закричал. От шеренг оторвались цепочки солдат, конные кольцом окружили десятых и погнали их:
- Смирно! Не озирайсь! Молчать!
На середине площади верховые повернули десятых к серому приземистому дому, и солдаты начали выстраивать их вдоль длинной цементированной стены сараев.
- Поворачивайсь!
Илья очутился между бережливым Завалишиным и Васей. С конца ряда донесся звук, похожий на икоту. Вася покосился на него и взял Илью за руку. Илья понял ег$, привлек к себе Завалишина, но тот оттолкнул его и кинулся к солдатам:
- Братцы, я, я, я, я все скажу, аа ради бога, я пе...
Илья вскинул руку:
- Егор! Не гадь хоть смерти нашей! Егор, сльтшь?
- Молчать!
- И я, и я... - раздалось в ряду, и десятые увидели Хижняка: он шагнул из ряда, стучал зубами и от бессилия выговорить застрявшие в горле слова зеленел.
- У-у, вша собачья! - как бы плюнул в него Станислав.
Усатый пыкнул, еще раз поманил за собою тех, кто хотел остаться в живых, и повел Завалишина и Хижняка к капитану:
- Не хотите? Скоро поздно будет!
- Веди их, веди, чортовых псов! - загудели десятые, переплетаясь руками.
- Не ругайтесь, не надо, - сказал Илья и еще раз крикнул: - Егор! Хижняк! Не дело, срам, братья же!..
- Вот они, люди-то, э-эх! - с тоской сказал Самойленко.
Илья глянул на него, с трудом удержал слезы и почувствовал, что Станислав мелко дрожит. Станислав не был готов к тому, чтобы принять смерть спокойно, но дрожать не хотел. Слепого страха в нем тоже не было, но дрожи он не мог подавить, - тело его прыгало всеми жилочками. Станислав прятал глаза и как бы высыхал от стыда. Илья крепче прижал к своему боку его руку, будто принял в себя долю его мучений, и, чтоб скрыть это, отвел в сторону глаза.
За полоской насыпи за казаками шла женщина. Ее видно было только по пояс, рядом с нею качалась, будто пришитая к ее руке, голова ребенка. Илье показалось, что это Алина, и от головы ребенка полыхнуло синью Витькиных глаз. Илья опустил веки и услышал:
- Простимся пока что!
Солдаты встрепенулись и подняли приклады:
- Не сметь! Смирно!
- Что? Боитесь? И без вас обойдемся.
Крайний десятый обнял соседа и поцеловал его, тот обнял следующего, тот следующего-объятья шли с плеч на плечи, поцелуи с губ на губы и сковывали ряд дрожью и жаром крови. Вася обнял Илью:
- Ну, прощай, родной, - и трижды поцеловав его.
Из глаз Станислава на Илью упала слеза. Хлудиков неожиданно заплакал и икающе заговорил:
- Конец, братпы-и, конец от сволоты-и...
Кто-то еще заплакал, но кто, Илья не мог разобрать.
Солдаты глядели вбок и не шевелились. Верховые старательно поглаживали лошадей. Упорнее всех на десятых глядел коротконогий, ладно подпоясанный ефрейтор.
Вглядываясь в десятых, он в чем-то как бы убедился, шея его согнулась, губы перекосились и рот его стал обиженным, детским.
Из-под бровей на обветренные лица солдат нависало что-то похожее на муку. Они косились на десятых, будто не слышали их слов, и сгорали от чадного нетерпения:
"Скорей бы уж..."
Солдаты пригнали выданных Хижняком и Завалишиньш, - среди них был и Володька Гудимов. Усатый офицер на ходу закричал:
- Чего руками сцепились! Руки по швам!..
Выданные руками вплелись в ряд десятых, сил стало больше, и хмурый Сергач оборвал усатого:
- Не рви глотки! Лудить некому!
- Разомкнуть!
Ложи винтовок вклинились меж плечей, отбивая от рук руки.
- Не лезьте! Или вам не все равно, как расстреливать?! - закричали десятые.
Усатый налился яростью, но крик капитана охладил его, и он затянул:
- Стройся-а-а!
По ряду пробежал ветер: сейчас смерть! Вася выпрямился и закричал стоявшим между шеренг товарищам, чтобы они не забывали их, десятых. Илья, Станислав и другие подхватили его крик. Разно зпучали голоса, разные слова дробили их, но все они сплетались с остающимися последними ниточками жизни и, подкошенные командой: "Пли!" - спутались в залпах.
Илье обожгло локоть. С локтя боль огоньком взбежала на шею и в ухо. Понять, почему помутнело в глазах, помешали выстрелы, брань, хрипы и стоны. Крыши завода перекосились в глазах, подскочили и, разламываясь, рухнули на площадь. Илья вскинул руки, но Станислав и Вася сбили его с ног, подмяли под себя и, порываясь встать, вытягивались и тяжелели. Илья тужился вывернуться из-под них, растерял остаток сил и замер. Через щеку с головы полилась и засолонила во рту струйка крови. "Из уха, а почему из уха? - удивился он. - Значит в голову меня". Догадку захлестнули слабость и зыбкий туман.
Очнулся он в сумерки под неподвижным и уже твердым Станиславом. На плече его лежала голова Васи, ветерй откидывал с нее волосы и сквозь них холодил щеку. Илья.
раскрыл склеенные губы, и в нижнем углу его рта щекотно заклубились пузырьки крови. Илья ничего не слышал: верхнее ухо было залеплено чем-то холодным, а нижнее будто вросло в землю. Ему хотелось приподнять голову и узнать, не отрублено ли ухо, но страх, что рядом стоит часовой, удержал его. Перед ним высилась стенй сараев в пятнах царапин и ямочек от пуль. Из-за крыш глядело темнеющее небо.