Искандар приводит в порядок свои войска для охоты на сонмище муравьеподобных, и то стадо дивоподобных, обезумев, появляется и выстраивается напротив его войска, и из них один — разрушитель рядов — выступает впереди войска и побеждает богатырей Искандара; чинская газель, как львица, выходит на майдан и охотится за драконом. Искандар избирает ее газелью своего гарема; а пленника пленяет еще раз своей милостью, и тот вместе с побежденными им возвращается к царственному собранию
Описание тьмы ночи разлуки; дым ада несчастья по сравнению с ним — гиацинт рая радости; о трудности положения тех, чья жизнь омрачена ночью разлуки и чьи глаза не освещаются рассветом свидания
Тот счастлив, — будь в разлуке он сто лет, — Пред кем желанной встречи вспыхнул свет. Пусть перенес он муки ста смертей, Но встретился с возлюбленной своей, В той встрече — искупленье мук его, В той встрече — вечной жизни торжество. Пусть утром, после пира, муж любой Порою тяготится сам собой, Но если чашу выпьет ввечеру, Забудет все на новом том пиру. Разлука с другом так трудна для нас, Что смерть любая легче во сто раз! А миг слиянья с милой — этот миг, Как счастье бесконечное, велик. Но если дни разлуки тьмы темней, То безнадежна тьма ее ночей. О ночь разлуки! С этой грозной тьмой Сравним лишь ужас гибели самой! Томление разлуки — черный день, Чья безнадежна тягостная тень. Не будь разлуки, не было б средь нас Роняющих, как слезы, кровь из глаз. Там — за морем разлуки — грозный суд Провидит он, где слезы не спасут… Не потому ль, что розы далеки, Тюльпаны рвут свой пурпур на куски. И небосвод, когда б не тосковал О солнце, туч кошму б не надевал. И туча, разлученная с луной, Рыдает над пустынею степной. А перстень, что без Сулеймана он, Хотя и талисманом наделен? Что без души Фархада Бисутун? Что степь, когда навек ушел Меджнун? Гора в разлуке стоны издает, Глухая степь ушедшего зовет. Тоской о розе соловей спален, Не потому ли цвета пепла он? Он серым стал от горя, как зола: Упала молния и сад сожгла. Кто разлучен с любимой, только тот И понял, как огонь разлуки жжет. Ты у того, кто плачет, сна лишен, Спроси — и все тебе откроет он. Но скорбь скрывают тайную одну Все, кто, как я, в разлуке и в плену. Я плакать кровью сердца обречен С тех пор, как с милой сердцу разлучен. Пусть в этом истребляющем огне Никто не мучится, подобно мне! Лишь встреча может муки утишить, Негаснущее пламя потушить. Но стала бесконечной для меня Разлуки нашей ночь. Дождусь ли дня? Я так страданья книгу изучил, Что все страданий виды различил: С богатством разлученье — это знай — Беда для тех, кто в бренном видит рай. Отторженность от милых, от друзей — Для сердца благородного больней. Разлука с близкими, с семьей своей, Еще ужасней, нет ее страшней. Как пережить разлуку, коль в крови, Коль в существе твоем — болезнь любви? Не равны тягостью рода разлук, Но всякая из них — источник мук. Тягчайшая из них, когда пути Не смог ты сердцем к Истине найти. Все — кроме первого — рода разлук Я испытал и стал горнилом мук. Но человек, пускай всего лишен, Коль сердцем тверд, не ослабеет он. Пускай в душе предела мукам нет, Тогда надежда свой подъемлет свет, И мы к устам тот кубок поднесем, Наполненный слияния вином. Зови его напитком бытия. Навек в нем возродится жизнь твоя. О боже, новой жизни весть яви! Надежду дай страдальцу Навои!Когда, после завоевания Магриба, Искандар направлялся в Рум, народ страны Кирван пожаловался ему на притеснение яджуджей. И он, чтобы закрыть дорогу этому бедствию, строит стену; и строители, подобные ученым-геометрам, и каменщики, подобные звездочетам, шнуром наметили место стены. И литейщики, по мысли Утарида, и кузнецы, по знаку Сухейля, заливая гипс расплавленной бронзой, а известь блестящей сталью, возвели стену до небесного купола
Тот, кто событья века записал, Так мускусом по амбре начертал: Когда правитель Рума, скажешь ты, Дошел до крайней западной черты — На западе увидел племя он, Чьей злобой род людской был изнурен. Хан из улуса к Искандару в плен Попал — и милость получил взамен. Он, покорясь румийскому ярму, Привел все племя в подданство ему. Им Искандар сказал: «Вы все со мной, Чтоб верность доказать, пойдете в бой, Чтоб муравьев огромных истребить, Мир от опасности освободить!» «О царь! — сказало войско дикарей, — Опора мира и вселенной всей! Коль этих муравьев мы перебьем, Мы — великаны — сами пропадем: Когда мы десять суток спим подряд, В ту пору муравьи нас сторожат. Мы десять суток бодрствуем; потом Мы десять суток спим глубоким сном. В ту пору к нам враги не подойдут — Врага любого муравьи убьют!» В ответ им шах ни слова не сказал, Всем муравьям помилованье дал. Сказал: «А где из золота гора? И где еще гора из серебра?» Тот исполин, себя ударив в грудь, Сказал: «О них и думать позабудь! Нельзя пойти по этому пути, А кто пошел — того нельзя спасти. Отсюда, где стоим, от степи сей До этих гор дорога — в десять дней. Но мы их не видали никогда, Хоть и недальний путь ведет туда. На той дороге бедствий и вреда Подстерегает путника беда. Там воды смертоносные текут, Деревья ядовитые растут. Там, жаждой разрушенья обуян, Свирепствует пустынный ураган. Все на своем пути сжигает он, Дракона в воздух подымает он. Те, кто, минуя этот смерч, пройдут, Без счета на дороге змей найдут. Там кобры и очковые кишат, И каждая хранит старинный клад. А змей число, как старцы говорят, Тьмы тысяч, а вернее — мириад. И воздух напоен над степью всей Дыханьем ядовитым этих змей. И аспиды, чей убивает взгляд, На том пути к сокровищам стоят. Ты не ходи к пределам той земли, Мы до нее и сами не дошли!» Ответил Искандар ему: «Ты прав! Рассказ твой необычный услыхав, Куда хотел пойти, я не пойду, Войска в обитель бед не поведу. Зачем нам золото и серебро, Когда от них беда, а не добро? Несовместимо с нашим естеством, Идя за золотом и серебром, Войска в пути беспечно истребить, Богатство жизни вечной погубить!» За золотом и серебром в поход Он не пошел; освободил народ. Суровых этих диких степняков Он защитил от рабства и оков И отпустил их, поручив судьбе. Но нескольких оставил при себе. Из-за ужасного обличья их Поставил среди избранных своих. Когда Магриб им завоеван был, Он взгляд опять на север обратил. И кручи снежных гор перевалил, И голубое море переплыл. Пока корабль его, как колыбель, Качали волны, чинская газель, Чья в бедствии рука его спасла, Кудрей арканом в плен его взяла. Взяла его в глубоких плен утех, Для Искандара став желанней всех. С утра была, как кравчий, на пиру. Зухрой ему сияла ввечеру. Вот близ Фаранга корабли царя Пристали, опустили якоря. Пред ним лежала хмурая страна, Меж западом и севером она. Там, где зима свирепая грозна, Разрозненные жили племена. И приступали к шаху: «В добрый час, Бери свой меч и заступись за нас! Там, где порядок свой построил ты, Судьбу людей благоустроил ты. А мы твоей защиты лишены, У гнетены врагом, разорены!» А царь: «Какие к вам враги пришли, Рассыпали вас по лицу земли?» Ответили: «Из неизвестных стран Они идут через страну Кирван, Где солнце от захода до утра Скрывается, там высится гора. К нам из-за той горы беда идет, Оттуда — ужас, и оттуда — гнет. Предел вселенной, той горы хребет Дневного солнца заслоняет свет. В горах — ущелье; по тому пути Нельзя сквозь горы никому пройти, Яджуджи злобные гнездятся там, Подобные чудовищным зверям. Оттуда вихри бедствий к нам летят. Их нападенье — сущий кыямат. Видать, их породил аллах святой, Разгневавшись на грешный род людской. За чью вину мы — жертва мести их? В словах не описать нечестья их! Как дивов тьма, бесчисленны они, Как бездны тьма, немыслимы они. На их макушках волосы — копной, Торчат их космы — в семь пядей длиной, Ничем не одеваются они, Ушами укрываются они. Страшны их лица — желты и черны, Их бороды, как ржавчина, красны. У них глаза свирепых обезьян; Их темный разум злобой обуян. Даны еще, как печи, ноздри им, —