Серж поболтал в руке баллон, почувствовал, как заколыхалась, заходила в нем, внутри, тяжелая, точно ртуть, жидкость, и это обстоятельство придало ему уверенности. В предвкушении охоты забилось в азарте сердце, вспенилась, поднимаясь по венам, волна возбуждения.
– Готов?
– Готов!
– Сейчас... Давай!
Серж выскочил из укрытия и в два прыжка оказался у сейды. Там, под крышей валуна, завис хорошо знакомый ему параглаз, только глаза его, обычно пристальные и зоркие хрусталики, светились слабыми неоновыми бельмами. Не давая всегдашнему соглядатаю прозреть, Серж немедленно окутал его, да и все пространство между камнями, мелкодисперсным серебристым облаком. Возможно, ему показалось, что параглаз взглянул на него удивленно, мол, что ты творишь, мы так не договаривались, но возразить ничего не смог и не успел. Глаза его погасли, и он с тихим звяканьем шлепнулся на каменную подложку. Тут же с другого боку подскочил Макар и сгреб механизм сачком. В убежище, за монолитом, Серж открыл стоявший наготове термос, а траппер вывалил в него из сачка свою добычу. И, отсекая облачко из морозного нутра, крышка захлопнулась. Все!
– С почином вас, товарищ капитан! – радостно продекламировал Макар.
– Лиха беда начало, – откликнулся Серж. – Ну, что, наполним твой туесок доверху?
– А то!
– Ладно. Тогда – вперед!
Не прошло, наверное, и получаса, как они, дружно и споро работая, выполнили намеченное, термос оказался заполненным под завязку. Последним попался еще один параглаз, а до того были разнообразные другие, странные по форме и неизвестного предназначения. И даже одна летучая мышь попалась. Эта никак не поддавалась заморозке, пришлось обрабатывать из баллона трижды, но, в конце концов, и она не устояла.
– Ну что, полна коробочка, – сказал Серж. И спросил: – Теперь твоя душенька довольна?
– Ептыть! – откликнулся Макар. – Конечно! Просто слов нет. С тобой, Серега, работать одно удовольствие. Надо будет еще как-то выбраться. За добычей.
– Почему бы и нет? Если живы будем, Макар, если будем живы. Где, кстати, Тагази?
– Ждет на тропе уже, поди.
К нойду Тагази приближался с огромным нежеланием, преодолевая нарастающую волну обратного побуждения – развернуться и быстрым шагом удалиться в обратном направлении. А если никто не будет видеть, то и убежать. Вот не хотел он этого делать, знал, что не надо, не следует, что ничего хорошего из визита не выйдет. Знал, да, но все же шел, поскольку и видимых причин отказаться вроде не было. Друг же попросил, доверил миссию – как отказать? Отказать нельзя, поэтому и несли его теперь ноги к каменному великану, а душа сопротивлялась, спорила с разумом, уговаривала остановиться.
В общем, не уговорила. Остановился гоплит только возле самых камней, протяни руку – и прикоснешься. Сердце его сжалось и забилось медленно-медленно. Какой же ты огромный, вакан-хан, подумал он. А вслух сказал:
– Здравствуй, Черный Шаман!
Почему назвал его черным? Сам удивился, слово выскочило, и получилось, что к месту. К тому же, что-то такое он слышал прежде, кажется...
– Здравствуй, нойд! – продолжал он. – Я пришел к тебе сам, по просьбе моего друга Макара, и жены его Лидушки, ты их знаешь, должно быть, ты всех знаешь, и принес я от них тебе подношение. Вот оно. Не знаю, что там, но уверен, оно от чистого сердца, и со всем к тебе почтением. Прими подарок с пониманием, шаман, и с благосклонностью.
С этими словами Тагази приблизился к сейду вплотную, потянувшись, сунул руку по локоть в проем между камнями и положил сверток, так и не развернув, там. Потом, отступив на два шага, поклонился с достоинством и посмотрел на волшебную пирамиду перед собой, как на живого человека. Сейд был огромен, да. В отличие от других подобных сооружений, у этого на трех малых подпорках стоял не один, а целых три камня. Причем самый верхний был необычной формы, напоминавшей вырубленную топором, плохо проработанную, но вполне узнаваемую голову с грубым намеком на лицо со стороны, обращенной к гоплиту. Таким и должно быть лицо у Черного Шамана, подумал Тагази. Некрасивым, невозмутимым, непроницаемым. Людей должно бросать в дрожь при одном только взгляде на него. Почувствовал, что ему снова стало не по себе, с теми же симптомами: сердцебиение, стесненное дыхание. Тем не менее, глядя в этот каменный лик, он продолжил монолог.
– Нойд! Послушай меня! Я не хочу, чтобы ты думал, будто я отношусь к тебе не с должным почтением, и не оказываю приличествующего тебе уважения. Это не так. Дело в том, что просьбой поговорить с тобой меня застали врасплох, уже здесь, но если бы я знал об этом заранее, я бы приготовился лучше, нашел и принес бы тебе, что следует, кусок бирюзы и орлиное перо. И я принесу тебе все это, когда окажусь поблизости в другой раз. Поверь мне. Бирюза у меня уже есть, а вот с орлиным пером придется постараться, потому что разогнали всех орлов, не летают они больше над нашими землями. Но и это не проблема, если надо, я достану тебе перо где угодно. Главное, чтобы ты не разозлился на Макара с Лидушкой. Они хорошие люди, однако, не нашей крови, и, хоть живут в этих лесах почти всю свою жизнь, не знают обычаев, иначе, конечно же, сами принесли тебе все, что подобает. Да, кстати, теперь и наши с тобой соплеменники не помнят, не знают старых обычаев, что уж говорить о других? Тем не менее, я прошу тебя помочь моим друзьям так, будто они все сделали правильно. Ведь ты, насколько я знаю, шаман Ночного Пути - так проведи для них полную церемонию! Уверен, у тебя имеется полный набор магических предметов, вся твоя волшебная связка. Помоги Лидушке, помоги Макару, помоги исцелиться сыну их Даньке. Ну, и нас не забудь, тех, кто пришли к твоему дому этой ночью, проследи, чтобы мы вернулись обратно живыми. Предоставь нам духовную защиту, шаман! Мы просим об этом!
Закончив говорить, Тагази стянул с головы шлем вместе с шапкой и снова склонился перед шаманом, и простоял так в почтительном молчании несколько долгих минут. Выпрямившись, с каким-то смущением и неловкостью, очевидно, за разговоры вслух, пригладил волосы, расправил косицу и, укрыв голову защитой, уже собрался было уходить, но вдруг остановился. Он понял, ощутил в этот миг, что сказал не все, что должен и хотел бы. Другие еще слова голосили, вопили в нем. Он снова повернулся к нойду.
– Все, что я тебе сказал, шаман, до этого момента, так это то, что должно говориться по протоколу, по церемонии. Ты и сам знаешь. Но кое-что я хочу добавить и от себя лично, от души. Я хочу спросить тебя, Черный Шаман, долго ли еще ты собираешься стоять здесь бесполезным истуканом? Поправь меня, если я чего-то не понимаю, но мне кажется, что твоя Сила нашла тебя не просто так, не шутки ради, а для того, чтобы ты послужил ей своему народу. Не знаю уж, как ты оказался в таком положении, кто и за какие грехи превратил тебя в камень, но в результате ты оставил народ свой без защиты и покровительства, и с народом приключилась беда. Пришли другие, чужие из преисподней, люди не смогли им противостоять, и вынуждены были уйти под землю. А оставшиеся рассеялись по другим странам. Что же нам делать дальше? Чего еще ждать? Ты видишь, чужие снова здесь, в двух шагах от тебя, шаман, они делают все, что им заблагорассудится, а ты никак на это не реагируешь. А? Как же так, шаман? Враг на нашей земле, наши люди терпят беду и притеснения, а ты стоишь здесь немым чурбаном, даже не шевелишься, а лишь медленно, все глубже погружаешься в трясину забытья. Тебя еще знают, как Черного Шамана, кое-кто, но никто, никто уже не помнит твоего настоящего имени. Похоже, ты и сам не помнишь себя. А если так, какой смысл тебе быть вообще? Расслабься, и вон, заправляй чужие электрические игрушки. Или же восстанови свою память, напрягись как-нибудь, и вернись! Ты нужен здесь! Ты должен предоставить, ты обязан обеспечить народу духовную защиту! Короче, я сказал, ты, надеюсь, услышал. И, не обессудь. Я не со зла, и не потому, что хотел обидеть. Но просто, да, считаю, что ты нужен нам, и был бы полезен. Кто, как не ты, может собрать народ вновь! Ладно, оставайся. Думай, если еще можешь, а мне пора.