– До чего? До ухода с земли? Да, кое-что. Память как раз связана с кармой и индивидуальностью. Кооператоры пытаются от кармы спрятаться за общей памятью. Там все жестко. У нас тоже жестко, но у них – просто жесть. Никакой морали, взывать к коллективному разуму бессмысленно. Так что, лучше держитесь нас, Таганцев!
– Погодите, погодите, я еще не умер!
– Это происходит само собой, знаете ли. Вы засыпаете, и вдруг просыпаетесь. Но ощущение такое, будто продолжаете спать, и все вокруг вам только снится. Словно нырнули в темный пруд, а вынырнули неведомо где.
– Так ведь и есть?
– В общем, да.
– Понятно. Ладно. Следовательно, вы считаете, что ваши бестелесые соплеменники могли просочиться не только сюда, в Сумеречную зону, но и на землю? И как, по-вашему, они могли это проделать? Ведь, если это так, Стену Неведения они преодолели, верно?
– Возможно, возможно. Могу сказать одно: как к нему ни относись, но коллективный разум – это сила. Проблем в нашем мире много, как и в вашем, собственно, однако мы над ними работаем, и когда они будут решены, все изменится. Скорей всего, наш мир тоже разделится. Будет общий разум, – и те, кто не желает ему подчиняться. Боюсь, нам придется уходить на Землю. А куда еще? Больше некуда. Мы полагали с вашей, Таганцев, помощью найти способ беспрепятственно проникать сквозь Стену неведения, оттуда – сюда, и обратно. Чтобы не зависеть от излучателей, от матричных тел и прочего. Чтобы оторваться от коллективистов, у которых уже имеются значительные успехи. Но, как я уже говорил, ваше участие в наших исследованиях более не представляется необходимым.
– А вы поинтересовались у местных, у нас, нужны ли вы здесь?
– Ну, батенька, причем здесь это? Нужны, не нужны... Это все лирика, а есть железная необходимость, и все подчинено ей. Жизнь на Земле развивается по своим законам, это известно. Самовоспроизводится, сама собой поддерживается. Уже перенаселение вовсю буйствует, не замечали? Зато мы его, что называется, на себе испытали. Никто из вас ведь не берет во внимание, что из-за вашей любвеобильности у нас проблемы. Причем, немаленькие – обратно пропорциональные наличествующим площадям размещения. Пространства, нам доставшиеся, весьма скудны, я об этом уже говорил. Но одно дело говорить, или слушать об этом, другой – протестировать собственной шкурой. Чем обширней ваши кладбища, тем тесней в нашей коммуналке. Наше посмертье к сегодняшнему моменту сделалось просто невыносимым, и нам, хочешь-не хочешь, придется решать проблему своими силами, как мы можем и как понимаем. А что прикажете делать? Инфляция пустоты в действии.
– Что-что? Какая еще инфляция? А почему бы вам не колонизировать планету, где нет людей? Ведь вам в принципе все равно, хоть в азоте, хоть в метане, а хоть и во фторе, вы все равно не дышите. Спутники Юпитера, например, или сам Юпитер? Вот уж где пустота и простор!
– Возможно, в будущем и до них дойдет очередь. Но пока наша цель – Земля. Вам придется смириться.
– Когда это мы смирялись с подобным?
– А ведь придется! У нас суперпозиция!
– И не надейтесь.
Серж нахмурился, нахохлился и окутался клубами сигарного дыма. Мысли его были мрачны, и недаром, ведь он понимал всю серьезность сложившейся ситуации, с одной стороны, а, с другой, не знал, как из нее выйти. «Есть враг явный, и есть скрытый, – вспоминал он слова Сан Саныча. – Явный, это тот, с которым мы боремся постоянно. Он странный и непривычный, однако, его хоть видно. Но есть и другой враг, непроявленный, экзистенциальный. Вот он как раз самый главный и опасный. Его не видно, но он есть, и он действует исподволь, медленно, наверняка. Убивает, когда ты даже не подозреваешь о его существовании. Вот его обезвредить дорогого стоит». Да, думал Серж, тут не знаешь, как с Тукстом справиться, а оказывается, и помимо него есть супостаты. Причем, именно невидимые. И эти, если судить по тому, что они с самолетами проделали, способны, черт знает на что. И как со всем этим совладать? Нет, негоже пускать на Землю как тех, так и других. А совершенно очевидно, что за одними пролезут другие. Кто может гарантировать, что нет? Никто. Нет, нет, баланс нарушать нельзя. Но чаши весов, похоже, уже закачались. Он даже представил себе, как подвешенные в пространстве гигантские весы заколебались и медленно стали склоняться в одну сторону. Да, радоваться было откровенно нечему.
Зато Директор, если судить по его довольной физиономии, пребывая в своей суперпозиции, наслаждался моментом во всей его полноте. Он вальяжно расхаживал вокруг бильярдного стола, словно у него не было других дел, разглагольствовал, дымил табаком, разбрасывал повсюду пепел, и время от времени прерывался на то, чтобы уложить в лузу очередной шар. Сегодня он не давал Сержу ни единого шанса, его гость-пленник так и не прикоснулся к кию.
Но и Сержу было в этот раз не до игры. Совершенно неожиданно его увлекла беседа. Слова, произносимые Директором, были необычны и остры, опасны даже, и этим привлекательны. Они завораживали. Ему вдруг захотелось понять эту личность. Да, то, что перед ним личность, приходилось признать. Поэтому, говорить он старался коротко, даже односложно, не мешая при этом высказываться Директору.
– Вот, вы говорите, свобода! – провозглашал господин Тукст, хотя ничего такого Серж не говорил. – А что есть свобода?
– Вы мне скажите.
– Свобода, это жизненно необходимая жидкость, которая перетекает из одного сосуда в другой. На всех ее категорически не хватает. Пока вы обретаете свободу в одном месте, кто-то теряет ее в другом. Таков закон. Поэтому вопрос можно поставить только так: свобода для тебя – или для других. Так, чтобы все были свободны и счастливы, не получится! Вообще же, в условиях тотальной несвободы, когда она положена в основу всего, даже небольшая свобода иллюзорна, призрачна, невозможна!
– Категорический цинизм.
– Цинизм, да. Без цинизма нормальной жизни нет ни у вас, ни у нас. Так что, напрасны ваши геройские потуги, Таганцев. Как бы вы ни упирались, придет кто-то более сильный и сожрет вашу свободу с потрохами. То есть – с вами.
– Вы, что ли?
– Я уже стар, Таганцев. Да, да, не смотрите на мой внешний облик, он обманчив. Внутренне же я очень стар. И очень устал. Однако надо постоянно быть начеку, ведь всегда приходят молодые, которые берутся незнамо откуда и пожирают вас. Я стар, я устал, и я имею право на передышку.
– Странные вы речи ведете, однако. А если подчиненные ваши услышат?
– А, пусть слушают, может, поумнеют. В отличие от вас, Таганцев. Вы-то как раз слишком умны, чтобы понять меня.
– Парадоксами говорить изволите, господин Директор?
– Правда? Я и не заметил. Однако, что же вы хотите? Весь мир держится на парадоксах, без них не обойтись. На парадоксах и на цинизме.
– Я человек военный, к парадоксам привык. Как и к цинизму.
– Вот, кстати, хороший пример. Борьба за свободу по принуждению, чем не парадокс?
– Настоящий мужчина тот, кто умеет подчиняться.
– Напротив, мой друг. Настоящий мужчина как раз тот, кто находит в себе силы не подчиняться.
– Думаю, истина где-то посередине.
– Но все же ближе к моему, так сказать, краю.
Серж рассмеялся:
– Странно, господин Тукст, вы похожи на тех начальников, с которыми я всю сознательную жизнь спорил. Но сегодня мне хочется с вами соглашаться. Кое в чем.
– Но ведь это же глупо, слушайте, – отреагировал Директор. – Нельзя изменять себе!
– И, при всем при том, хочется. Да и надо видоизменяться – чтобы вы не могли просчитать и вычислить.
– Поздно вам уже видоизменяться, Таганцев. Вы просчитаны, и вы попали.
Серж хотел было возразить, но неожиданно для себя смолчал, уловив отголосок внутренней своей установки, что не следует дразнить гусей.
– Молчите? И правильно, что молчите, – похвалил Тукст. – Вот что мне в вас, людях, нравится, это способность улавливать конъюнктуру. Самое легкое движение воздуха, просто намек.
– Человек – звучит гордо! – продекламировал Серж с вызовом.
– Конечно! – ответил Гонорий порцией сарказма. – Но не забывайте, что при этом человек, прежде всего, производитель нечистот. Высокое духовное начало в нем всегда оттеняется дерьмом, прущим изо всех его дыр. Вопрос в том, что победит, замес чего окажется круче. И надо признать, что чаще всего выигрывает как раз дерьмо. Ну, согласитесь, что так! А дерьмо у всех примерно одного цвета и запаха, не спутаешь. Так что, почуяв вонь, будь готов вляпаться в кучу...
Серж только развел руками. Обсуждать жизнь в таком ключе ему не нравилось, но и оставлять поляну невесть кому тоже не хотелось.
– Не очень-то вы к людям благоволите, как я погляжу.
– Можно подумать, вы их всех обожаете.
– По-разному, господин Директор, отношусь. Дифференцированный подход.