Серж в ответ на такую подозрительность громилы замер, и даже затаил дыхание.
Не помогло. Раньше, потому что, следовало остерегаться.
Что делать, был гоблин наделен чутьем сверхъестественным, ну, а с его несдержанностью Серж был знаком и раньше. В общем, ни с того ни с сего, только взял гоблин и ткнул пикой прямо в зеркало. Оружие вошло в зеркальное стекло, как в воду, беззвучно, на всю длину, и лишь руку разящую не пропустило. Не ожидая нападения, Серж среагировал с запозданием, и непременно был бы наколот на пику, как на иглу мотылек, но тут в его пользу сыграло странное свойство портала замедлять, как оказалось, не только отражения. Войдя в зеркало, пика выскочила на другой стороне с секундной задержкой, которой хватило Сержу, чтоб ненамного уклониться. Волнистый, как клинок криса, и острейший наконечник пики легко рассек ткань куртки на боку и резанул по ребрам. Вот тут-то стало ему понятно, что сон, если и был когда-то, закончился к этому моменту точно.
Серж замер, пытаясь оценить ущерб и понять, насколько опасна нанесенная ему рана.
Однако гоблин, похоже, предоставлять ему время на осмотр, а также на психологическую и иную реабилитацию, не планировал. Вообще, попыткой не удовлетворился, и останавливаться на достигнутом не собирался. Выдернув пику, он только глянул на наконечник и, заметив на нем свежие следы крови, вскричал: Ага! И тут же перешел в атаку снова. Владея, так сказать, инициативой, в ее развитие предпринял шаг.
Но действовал-то он вслепую, опасности не предвидел.
На этот раз уж Серж среагировал, как надо. Уклонившись заранее, он пропустил пику мимо себя, потом схватился за древко и, продолжая его движение, резко дернул. Не ожидавший такого развития событий, гоблин не устоял на месте и, утратив равновесие, вломился фронтом, и грудью, и лицом, в поверхность стекла. Которое, надо сказать, в отношении него стояло незыблемо, не дрогнуло, не загудело, и даже рябью никакой не пошло.
Следуя логике падения, стражник выпустил из рук оружие и врастопырку уперся ими в зеркало. И замер, в ожидании восстановления всех равновесий.
Серж тоже ждать не стал. Ловко, как он умеет, перехватив оружие и сделал выпад. Он не почувствовал сопротивления, не ощутил, как пика поочередно пронзила и зеркало, и за ним того, другого. Лишь потом, когда, ухватившись обеими руками за торчавшее из его живота орудие, громила стал валиться на спину, Серж почувствовал, что движение затягивает и его тоже, и древко отпустил.
Гоблин господина Тукста, упав, завалился сразу набок, и так лежал, подтянув ноги к животу, руками обнимая пику, из живота торчавший шесток. И не только из живота – крис пронзил его навылет и, на всю длину выйдя из спины, блестел задорно, точно язык, дразнясь, показывал. Глаза ново преставившегося мученика были закрыты, спокойны, – сосредоточены смертельно. Сержа вдруг прошибло потом, он подумал, сообразил, что никогда прежде не доводилось ему вот так, непосредственно, холодной сталью кого-то убивать. Остро кольнуло сожаление, мелькнуло и пропало, но вот тошнота, пришедшая следом, задержалась дольше. Подступила, замутила. Он заморгал часто, смахивая что-то с ресниц, и глубоко, с задержкой стал дышать. Обычный такой прием стабилизации состояния.
А в это время громила, опровергая толкования и представления о собственной кончине, неожиданно задергался на полу в конвульсиях, засучил, забил ногами и, тремя рывками выдернув застрявшее в себе оружие, резко изогнулся и отбросил его от себя прочь. Пика, должно быть, загрохотала там по полу, но звука Серж не услышал, его не последовало. Гоблин сразу перестал дергаться, затих еще на время, потом перекатился на живот, поджал под себя ноги. Собравшись компактной кучкой, он выждал еще немного, после чего медленно, точно ловя внутренние ощущения, поднялся. Постоял две секунды и резко вдруг бросился в сторону. Пропал, лишь большое мокрое пятно после себя на полу оставил.
Серж покачал головой. «Хм!» – высказал он весьма скептическое оценочное суждение. Увиденное никак в его картину мира не вписывалось, а вот в сна контекст – вполне. Он сообразил вдруг, что не крови то след, на полу-то. А если крови, так необычной, зеленой, будто выгоревшая на свету зеленка. А разве зеленой кровь бывает? Нет, настоящая кровь красная, ну, может еще голубая, хотя и такой он никогда не видел. Значит у этих, ненатуральных, она такая. Их что же, сталь не берет? Вот, почему, на поле не оставалось трупов. Ведь не было же их? Не было. Тут Серж подумал, что сейчас стражник обязательно вернется, и не один, а сотоварищи, и истыкают тогда они пиками всю доступную им глубину зазеркалья. А то ведь еще и метнуть могут. Предметы, судя по всему, сквозь зеркало проникают, как по маслу. А эти, стало быть, не могут. Как и параглаз. Да, подумал, это серьезно. Ребята осерчают вконец. Ему, подумал, перед ними уже не реабилитироваться, и, от греха подальше, стал подниматься.
Лестница выглядела настоящей.
Каменные стены, выбеленные известкой, узкие каменные ступени, едва потертые. Много ступеней, когда он зачем-то подумал, что надо бы их сосчитать, прошел половину пути. Но возвращаться не стал, мальчик он, что ли, бегать туда-сюда вдогонку за каждой шальной мыслью? Махнул рукой и пополз дальше – лестница была такой крутой, что ему приходилось держаться за верхние ступени руками.
Пока поднимался, он успел забыть все, что произошло только что внизу, у подножия лестницы. Сон, не сон, но события, перелистываясь, отлетали долой, как страницы отрывного календаря, как сна обрывки, и так же точно меркли, истончались и вовсе растворялись среди других теней, оставляя в памяти лишь шрам смущения.
В очередную, вновь открывшуюся реальность Серж вошел снизу. Ткань ее он проткнул головой – будто из омута вынырнул на поверхность пруда.
Довольно большая квадратная комната, в которую привела его лестница, открывалась ему с покрытого толстыми некрашеными дубовыми досками пола, который он увидел и разглядел непосредственно с уровня глаз. Доски источали тепло и светились гречишным медом, будто подсвеченные солнцем, хотя Серж помнил, что в Сумеречной зоне солнца никогда не видно на небе. Луну да, бывает, и то, скрытую за туманами, а вот солнце – нет, никогда. По мере того, как он, преодолевая последние ступени лестницы, вырастал, поднимался из люка, пространство разворачивалось перед его глазами, комната раздавалась вширь, открывалась во всей своей наполненности. Он медленно поворачивал голову, осматриваясь, и сразу отметил, что прямо перед ним и по левую от него руку располагались все имевшиеся в помещении окна, сквозь которые оно и наполнялось светом, в то время как с противоположных сторон стены были глухими. Зато прямо по центру комнаты складкой пространства топорщилась блестящая металлическая конструкция, похоже, та самая, изначальная, а правую стену одухотворял присутствием большой камин с такой же, как пол, дубовой полкой, выложенный из серого дикого камня вплоть до высоченного, наверное, пятиметрового потолка. В камине, переплетая щупальца, огненным осьминогом резвилось пламя, бросая желто-оранжевые отсветы на пол и на изогнутый металл зеркала, а от него – на все вокруг предметы. Пахло сосновым дымком, озоном и почему-то скипидаром. Серж, еще стоя внизу, у подножия лестницы, сообразил, куда привел его параглаз-ренегат, поэтому, поднявшись наверх, с интересом и некоторым трепетом оглядывал место, в которое так долго и так безуспешно стремился попасть. Почему-то ему всегда казалось, что стоит только здесь оказаться, и все, абсолютно все разрешится едва ли не само собой. Башня, тайна тайн, заветная Гешина мастерская. Ну, вот, он здесь. Дальше что? Где, наконец, сам Геннадий Юрьевич, открывающий?
– Что ты там застрял на пороге? – раздался от камина ворчливый голос, в котором, несмотря на новую каркающую манеру, Серж уловил хорошо знакомые нотки. – Подходи ближе, не стесняйся.
Проследив взглядом за источником звука, Серж заметил то, что ускользнуло от его внимания при первом беглом осмотре комнаты. Непосредственно у самого камина, чуть в стороне, так, что при взгляде от лестницы не закрывало его, стояло глубокое кожаное кресло. Вообще, кресел было два, одно напротив другого. Они почти сливались цветом и формой с забитыми книгами и всякой всячиной полками за ними и благодаря этой мимикрии не слишком бросались в глаза. Клубные, Честерфилд, или что-то типа того, по достоинству оценивая мебель, подумал Серж. Странно, в прежние времена Геша не был замечен в приверженности к дорогой мебели или предметам обихода. Большой коробки от лампового цветного телевизора ему было достаточно, чтобы хорошенько в ней выспаться, и он использовал ее, не задумываясь, при всяком подходящем случае. Похоже, с той поры многое изменилось. Что ж, все течет, все меняется. Хотя здесь, в Доме, которым заправляет Тукст, это не удивительно, Директор фактории тоже любит все самое-самое. Да, скорей всего, он лично и поспособствовал появлению в мастерской этих кресел. Из личных запасов, с барского плеча.