Последовала пауза, в течение которой хозяин дома сделал несколько затяжек.
– Когда я услышал насчет исчезновения твоих па и ма, меня это здорово огорчило, – произнес он задумчиво.
– По-вашему, они упали с мира? – спросил Тигхи.
Током пожал плечами:
– Их нигде нет. Никто не видел их выходящими из деревни. Да и с какой стати им уходить отсюда?
– Тяжелые времена.
– Времена и в самом деле тяжелые, но только не для тех, кто держит коз. Для этих людей по-настоящему тяжелых времен не бывает никогда. – Током опять попыхтел трубкой. – К тому же твой па был принцем. А принцу нельзя бросать свой народ. Нет, как ни жаль, но я должен сказать тебе откровенно то, что думаю. Они оказались за краем.
Тигхи почувствовал комок в горле. К глазам подступили слезы, однако он нашел в себе силы сдержаться и проговорил:
– Но как? Как они оказались за краем?
– Как я уже говорил тебе, – вздохнул Током. – Люди падают.
– Но оба вместе, одновременно? – настаивал юноша.
– Тут ты прав. Это немного странно, – согласился Током. – Но может, они вышли из дому во время рассветного шторма? Поверь мне, я знаю, что это такое. Когда я был молод, я излазил многие места на стене, и бывали случаи, когда я не успевал вернуться домой и устраивался ночевать на каком-нибудь утесе в расщелине. Это сущий ад. Человека может запросто сдуть даже с самого широкого выступа.
– Они все еще оставались дома, когда я ушел за свечкой, – сказал Тигхи. – Так что дело не в рассветном шторме.
– Ты уходил за свечкой?
– Да, утро уже кончалось, и ма послала меня забрать свечку. А когда я вернулся, их уже не было.
На этот раз Тигхи не смог сдержать слез. В уголках его глаз появились первые капельки влаги, которые, увеличиваясь в размерах, начали скатываться по щеке.
– Что поделаешь, – сказал Током, немного покраснев, – сожалею, но они не первые люди, кто ушел с мира, потому что настали тяжелые времена. Ведь у них пропала коза, в конце концов.
Эта мысль тоже приходила Тигхи в голову, однако, будучи озвученной, она показалась юноше столь невыносимой, что он не просто заплакал, а разрыдался. Током растерялся, не зная, что делать. Хмыкнув, он положил трубку, подошел к юноше и, обняв его, стал утешать, как маленького ребенка. Тигхи продолжал плакать.
Старый мастер говорил ему:
– Ну, будет, будет. Все наладится.
Однако слова не достигали Тигхи, переливаясь в ушах и вновь уходя в воздух.
Наконец тело юноши перестало сотрясаться от рыданий, и Тигхи вновь обрел способность говорить членораздельно.
– Я знаю, что это правда, но все равно не могу с этим смириться. Мне так тяжело.
– Конечно, – вздохнул Током, отстраняясь от юноши.
Он возвратился на свое место и опять раскурил трубку.
– Это же грех, ведь так? Просто шагнуть в бездну с края мира. Просто взять и шагнуть. Все знают, что это грех.
– Да, – ответил Током, – но теперь уже ничего не исправить.
Тигхи сделал несколько глубоких вдохов.
– Прошу прощения, мастер Током, за то, что я явился к вам и разревелся, как малыш, которого только что отлучили от материнской груди.
– Да что ты, – поспешил успокоить его Током. – Я все понимаю.
– И я очень жалею о том, что не смогу пригодиться вам в вашей мастерской. Вы были очень добры ко мне, и мне бы очень хотелось оказаться вам полезным.
Слова звучали слишком напыщенно даже в его собственных ушах, но, расплакавшись, Тигхи как бы утерял чувство собственного достоинства и теперь хотел обрести его вновь, хотя бы таким способом. К тому же Током воспринял его горе серьезно, с пониманием. Ведь он как-никак сын принца.
– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал старый мастер, который и сам был тронут чуть ли не до слез.
– А еще я сильно опасаюсь, что мой дед задаст мне трепку, если я вернусь и скажу ему, что вы не взяли меня на работу.
– Вот как? – удивился Током. – Ну и ну. Твой дед – влиятельный человек. С ним нельзя не считаться. Лучше не злить его без нужды. Если хочешь, можешь приходить сюда, и мы поговорим о том о сем. Ты мог бы приносить немного еды, и мы вместе обедали бы.
– Еды? – боязливо переспросил Тигхи.
– Если твой дед не против. У меня есть кое-какие припасы, но мне бы не хотелось израсходовать их слишком быстро, и потому я голодаю вот уже много дней.
Однако Тигхи уже успел все просчитать в уме. Он будет воровать пищу у деда и отдавать ее этому человеку. Своего рода мена. Он сменит гнев на ласку, ярость на нежность. Да, в этом был определенный смысл.
– Хорошо, я сделаю это, – сказал юноша.
Остаток дня прошел превосходно. Током провел Тигхи по своей лавке. Он развязал и развернул несколько рулонов самой лучшей ткани. Такого мягкого и эластичного полотна юноша еще не видел и потому пришел в неподдельный восторг. Затем Током отвел его в комнату, которую он вырыл в задней части дома. Там у стены стоял ткацкий станок с челноками из пластика и несколькими настоящими кордами. Большая часть первоначальных кордов вышла из строя, и взамен них использовались корды из кишок животных. Позднее, проголодавшись, Тигхи пробрался в дом деда и вынес оттуда немного хлеба и одно сморщенное, засохшее яблоко, оставшееся еще с лета. Дед любил такие яблоки. Выскользнув из пустого дома с провизией, спрятанной под одеждой, Тигхи испытал приятное возбуждение, от которого холодило в висках и покалывало в сосудах. Тигхи быстрым шагом, чуть ли не бегом пересек рыночный выступ и поднялся к дому Токома.
Разделив принесенное поровну, Током и Тигхи в два приема умяли его, после чего старый мастер воспрял духом и опять заключил юношу в дружеские объятия. Тигхи испытал приятное чувство и оставшееся время провел на верхнем пастбище, гуляя и наблюдая за пастухами и пастушками с их небольшими стадами коз.
Домой он возвратился поздно, когда солнце уже перевалило за верхушку стены. Скитальцы на рыночном выступе начали сбиваться в плотную кучу. Они проводили ночь таким образом, согревая друг друга теплом своих тел. Их крайне ослабленные организмы с трудом могли противостоять свирепым ветрам, налетавшим на рассвете. Один из них – от него остались лишь кожа и кости – недавно умер от голода, и его тело сожгли на небольшом погребальном костре. Не успел потухнуть огонь, как разгорелся жаркий спор за право на золу. Среди претендентов было двое деревенских фермеров. Один выращивал фрукты, а другой – бобы. Дело шло к весне, и такое ценное удобрение могло способствовать раннему урожаю, что имело особое значение.