Итак, у него в запасе несколько зарядов. Теперь, раз уж он решился, надо повесить пистоль на место и ждать удобного случая — уедет дядя в гости, значит, можно попробовать. Ночью все же страшно…
Скорее всего, он так бы поступил — уже встал на стул, чтобы водрузить драгоценную вещь на место. Но тут на подоконник, раскинув крылья, с пронзительным клекотом упала птица. Солнце заиграло в светлом, почти белом оперении. Хищный клюв раскрылся, нацелившись прямо на Саньку.
— Сокол! — испуганно выдохнул мальчик.
И не понимая, что делает, поднял руку с пистолем. Еще недавно он спрашивал, на что нажимать… И вот его палец сам собою поймал стальной шарик, надавил.
Санька знал, что дядя никогда заряженное оружие в доме не держал, а тем паче — не мог на стене повесить. Зачем тогда нажал на шарик — никогда после объяснить себе не мог. Ну не мог пистоль быть заряжен! Не мог! Но выстрел грохнул. И грохнул так, что дрогнула все еще приоткрытая дверца кабинета. И в тот же самый миг за окном раздался звон разбитого стекла, а потом — крик и яростная ругань. Мальчик свалился со стула. Сокол исчез. Пороховой дым заполнил комнату.
Пуля, выпущенная из пистоля, угодила прямиком в бутылку, которую Дмитрий Станиславович в тот момент вновь наклонил над бокалом своего гостя. Бутылка исчезла, ее точно вырвало у него из руки, в пальцах осталось лишь узкое горлышко. Темно-красные брызги полетели во все стороны, залив светлую рубашку Колдырева, попав на лицо отцу Лукиану, забрызгав его подрясник.
— Нечистая сила! Это еще что такое?! — взревел барин.
И, обернувшись к дому, тотчас увидал в окне белое, как бумага, лицо Саньки, его вытаращенные от ужаса глаза, а в поднятой почти к самому лицу руке — злополучный пистоль.
— Ирод! Отродье сатанинское! Убью, змееныш!
В мгновение ока обратившись из степенного владельца имения в грозного вояку, Колдырев выскочил из-за стола, взмахнул тростью как саблей и бросился к воротам.
— Аспида пригрел на груди своей, убийцу окаянного! Своими руками убью, задушу паскуду!
Он бежал к дому, в бешенстве ничего не видя перед собой и не думая ни о чем.
В сознании старого солдата выстрел означал только одно: нападение!
Трудно сказать, что сделал бы Дмитрий Станиславович, сумей он сейчас же поймать маленького преступника. Но Санька, увидав в окно, как что-то красное (кровь, что же еще?!) залило баринову рубашку, и услыхав его проклятия, уже не мог ясно соображать. Сломя голову он ринулся прочь из комнаты, слетел вниз по лестнице, проскочил под носом у Колдырева — и только трость вырвала кусок травы у него за спиной. Санька добежал до ограды, вскочил на стоявшую впритык телегу, перелез на ту сторону и, не чуя под собою ног, зайцем метнулся в сторону леса.
— Стой! — орал меж тем Дмитрий Станиславович, кидаясь следом и понимая, что сорванца не догнать. — Стой, гаденыш, стой!
В ограде позади дома вообще-то была калитка, которую никогда не запирали, просто Саня, спасаясь бегством, о ней забыл.
Колдырев распахнул эту калитку, выскочил за ограду и увидел, как светлое пятно Санькиной рубашки мелькает уже возле самой опушки, как исчезает в лесу, сливаясь с солнечными пятнами.
— Стой! Сашка, стой, говорю тебе! Пропадешь, дурья твоя башка!
Но мальчик, видать, уже его не слышал.
Подбежавший отец Лукиан схватил барина за локоть:
— Послушай, Дмитрий Станиславович! Не хотел же он в нас стрелять. Верно, взял пистоль да случайно на курок нажал…
— Нажал!? А кто ему позволил хозяйским пистолем баловаться! — то ли гневно, то ли уже с отчаянием воскликнул тот. — Кто заряжать позволил?
— Дурное дело, согласен. А зачем же ты сам-то порох где попало оставляешь, так что и дите неразумное добраться может?
Священник был прав, кто ж поспорит… Но что ж теперь делать?
— Что ж с парнем будет-то, а, батюшка?
— Надобно его вернуть.
Отец Лукиан обернулся и увидел испуганные лица дворовых.
— Добрые люди! — батюшка подошел к ним, и те невольно склонились, как будто для благословения. — Прошу вас, бегите в деревню, позовите мужиков, да побольше. Собак пускай возьмут. Я с ними пойду.