Андрей вернулся на мостки, кряхтя стащил мокрый кафтан и тоже попытался его отжать. Но добротное сукно, в отличие от шелка, после этого осталось таким же мокрым.
— Ну и почто ты это сделала? — с обидой спросил мужчина, тоже усаживаясь и пытаясь вылезти из сапог, полных воды до краев голенищ. — Знаешь ведь, я бы пошутил-пошутил да и отвернулся, как ты того хотела… За что потешаешься, Катя?
Девушка повернула к нему голову и проговорила уже почти смущенно, ласково:
— Я не потешаюсь над тобой, Андреюшка… Ты — друг мне, а над другом потешаться — грех. Просто не люблю, когда мной командуют.
Андрей вздохнул, справившись, наконец, с одним из сапогов и принимаясь за второй.
— Как же ты замуж-то за меня пойдешь? — спросил он. — Жена ведь мужа во всем слушаться должна.
— Вот когда под венец пойдем, тогда и требуй, чтоб слушалась! — Она повела плечом под голубой парчою. — Да и то меру знай. Я, слышь, читала в гиштории про женщин, что в Европе прославились. Так иные из них сами мужчинам приказывали, и те повиновались. Вот Иоанна д'Арк — целое войско ей подчинялось.
— Ну так ее потом на костре и сожгли, — напомнил Андрей.
— Мужики и сожгли, ироды, — не потерялась Катерина. — Или вот королева такая была, Алинора Английская.[35] Красавица была невиданная, короли, принцы, рыцари к ней один за другим сватались. Она вышла сперва за французского короля и с ним вместе в Крестовый поход пошла — Гроб Господень освобождать. Как рыцарь верхом скакала, в доспехах, в шлеме… Как Иоанна д'Арк… А когда после король ей изменять стал — поехала в Рим, где у них главный архиерей правит, римский папа, и убедила развести ее с изменщиком. И после английской королевой стала.
— Но что в том хорошего? — Андрей положил сапоги так, чтобы в них попадало как можно больше солнечных лучей, расстелил на досках кафтан и придвинулся к девушке. — Разве можно жене супротив мужа идти? Женщине все одно покорствовать положено.
Катя кинула на парня быстрый, колкий взгляд и насмешливо воскликнула:
— Так вот веками и покорствуем! Живем, будто в стоячей воде, — ничего не меняется. В Европе-то все по-иному.
— Больно ты много знаешь об этой Европе… — у Андрея не получалось рассердиться на Катерину. — Может, там и ничего хорошего.
Они сидели теперь почти вплотную друг к другу, но мужчина не решался обнять девушку за плечи. Как-то она и сама опустила руки ему на плечи, потом обвила его шею… Отчего же он в тот раз ее не поцеловал? А на другой день Катерина сделалась совсем другая: была насмешлива, неуловима — за руку взял, и то отняла… Такая уж она, боярышня Катерина Шеина, с ней никогда не знаешь, как говорить, никогда не угадаешь, чего она сейчас хочет.
— Я люблю тебя, Катя! — шепнул, наклонившись к ее уху, Андрей. — Отчего ж не хочешь, чтоб я сватов к дяде твоему заслал?
Девушка обернула к нему лицо, залитое свежим румянцем, тронутое загаром — она никогда не пряталась от солнца, не боялась испортить белизну кожи. Никогда не загорал только маленький белый шрамик на левой скуле, который ее лицо совершенно не портил.
— Время ли сейчас? — Катя говорила серьезно, почти печально. — Дядюшка говорит, вот-вот война будет. Да и все уж про то говорят. Идет на нас войско короля Сигизмунда, значит, быть сече, быть крови. Ляхи на Смоленск нападут, а мы с тобой под венец?
— Одно другому не мешает, — Андрей коснулся ее плеча. — Да и не пойму я тебя, Катеринушка: ты ж любишь Европу эту самую, и жить бы хотела, как они там живут. Так что ж боишься польского нашествия? По-твоему выходит, что пускай бы они нас и захватили!
— А вот это нет! — поспешно ответила Катерина, и в карих ее глазах, и без того полных солнечного блеска, загорелся огонь. — Кто ж это смеет нас захватывать?! Я б хотела, чтоб мы сами научились жить по-иному, а не чтобы нас кто-то учил… Да и не люблю я ляхов.
— Такие же европейцы, как французы твои любимые али немцы! — насмешливо напомнил Андрей.
— Не такие! — девушка нахмурилась. — Во-первых, они с нами одного племени — славяне, стало быть, и все наши причуды славянские в них тоже есть. Да и вообще… Я их всего раза три и видала, но приметила, что уж больно они чванливые. Будто им все кругом должны, да отдавать не хотят.
35