Выбрать главу

− Съ кацапами валандаешься, а потомъ драться будешь…

Блондинка дернула Тавруева за рукавъ и расплескала чашку. Онъ плеснулъ ей остатки въ лицо и схватилъ за руку.

− Ей наливай!.. Нѣтъ, врешь… Наливай!

Она вырывалась, выламывая руку, трещалъ голубой корсажъ, разсыпались волосы, но онъ крѣпко держалъ ее и требовалъ, чтобы пила.

Она нагнулась и укусила палецъ.

− А, стерва…

Сободной рукой, вмѣстѣ съ чашкой, онъ ударилъ ее по лицу. Она вскрикнула и припала къ землѣ.

− Женщину! − взвизгнулъ землемѣръ.

− Пойде-омъ… − тянулъ кандидатъ.

− Жен-щи-на!.. − черезъ зубы сказалъ Тавруевъ.

Громыхнуло за садомъ.

− Наденька… ничего, пустяки… − уговаривалъ землемѣръ. − Онъ извинится…

− Еще реветъ… фуфлыга!..

Артель притихла. Слабо проступали за краемъ освѣщеннаго круга красныя лица извозчиковъ и лошадиная голова за ними. Тревожнымъ, непонимиающимъ взглядомъ уставился на плачущую Трофимъ, а Михайла, еще больше осѣвшiй, все такъ же неподвижно смотрѣлъ въ голую грудь Тавруева.

− Ругаться тоже… не годится… − хрипѣлъ солдатъ. − Они съ людями желаютъ…

− Молчать! − крикнулъ Тавруевъ. − Дармоѣды!..

Его повелъ кандидатъ. А землемѣръ отвелъ Надю къ сараямъ, усадилъ на траву и принялся успокаивать.

− Это пустяки… Надечка… маленькая моя… Я васъ очень люблю… кромѣ шутокъ… Не какъ-нибудь, а… Тебѣ только семнадцать лѣтъ… все впереди… малюлечка!

Она молчала.

− Ну, пройдемся по саду… Слышишь, какъ соловьи… Тепленькая моя…

Онъ гладилъ ее по голой шеѣ, прижимался стриженой головой, слыша острый запахъ духовъ, перебиралъ пальцами и уговаривалъ.

Она оттолкнула его и поднялась.

− Утѣшитель какой!

И побѣжала къ дому, путаясь въ узкой юбкѣ. Землемѣръ подмигнулъ себѣ и пошелъ за ней.

Изъ темноты выступили въ кругъ костра три бѣлыя фигуры.

XVII.

Были онѣ въ кафтанахъ-безрукавкахъ, нараспашку, въ красныхъ платкахъ и въ бѣлыхъ, вышитыхъ по плечамъ, рубахахъ. Онѣ стояли въ пламени отъ костра, плечо къ плечу, исподлобья высматривая свѣжими юными лицами, въ лапоткахъ и онучахъ, перевитыхъ голубой кромкой.

− Звали насъ туточка… барынямъ, что ль, пѣсни грать…

− А-а… красеньки яички! Ваше благородiе, дѣвки!

Пистонъ пытался подняться и бурчалъ что-то. Солдатъ побѣжалъ къ дому.

− Уклеечки мои… По три цѣлковыхъ… всѣмъ… неизбѣжно…

Дѣвки поталкивали другъ дружку и посмѣивались. Извозчики поцыкивали:

− Хы-ы… пѣсни играть… Чисто на праздникъ разрядились…

Трофимъ уставился на дѣвокъ и отмахивался.

− Пшли! Чук… Чук-чук!.. Шш…

Дѣвки похлопывали глазами и переминались. Были онѣ рослыя и бѣлозубыя, съ круглыми глазастыми лицами, вырощенныя подъ солнцемъ, какъ молодыя рѣпки.

− А мы, былъ, ужъ и спать ладились… − сказала одна побойчѣй.

− Здѣсь веселѣй уснешь… − подмигнулъ лихачъ и заломилъ шапочку. − А хошь, подъ верхъ сходимъ, хы-ы…

− Возьми-ка-съ! И дома уснемъ…

Опять громыхнуло, но теперь долгимъ раскатомъ. Подняли кой-кто головы − темно.

− На небѣ серчаетъ… − сказалъ лихачъ и свистнулъ на лошадей.

Уже и Мокей завалился головой за свѣтлый край, и кривобровый Цыганъ приладился ногами къ огню; только Трофимъ обиралъ вкругъ себя и отмахивался, да совсѣмъ разсолодѣвшiй Михайла тяжело дышалъ и таращилъ глаза въ огонь, опершись на кулаки.

− Чтой-то какъ пьяные всѣ… − перешепнулась бойкая дѣвка.

− У огонька, ваше благородiе! − кричалъ въ темнотѣ солдатовъ голосъ. − Самыя-то разъядерная!

− Эй, дѣвки… сюда! − звалъ голосъ Тавруева.

− Ступай къ барынямъ на счастье, кличутъ… − сказалъ лихачъ.

Пришелъ солдатъ.

− Деньги-то напередъ требуй… Матре-на!

Хлопнулъ подъ спину крайнюю и подтолкнулъ въ темноту.

− Да не видать ничего… итить-то незнамо куда…

Дѣвки топтадись на краю свѣтлаго круга, глядѣли въ черноту.

− Тамъ увидишь… иди, не бось…

− А мы бо-имся! − задорно отвѣтилъ бойкiй голосокъ. − Матушки свѣты, да ничевосеньки-то не ви-и-дно…

Изъ темноты вытянулась бѣлая рука и потащила за кафтанъ крайнюю.

Визгнуло въ темнотѣ.

− Иди, ничего…

Вспыхнула спичка и погасла. Что-то говорилъ мужской голосъ, какъ ворковалъ. Уже далеко на крыльцѣ, вспыхнула спичка, освѣтила красныя головы, бѣлыя плечи Тавруева и отворяющуюся дверь. Погасла.

Всѣми четырьмя ногами ударилъ коренникъ, − только подковы сверкнули по краю свѣтлаго круга, − и затопоталъ въ темнотѣ.

− Тпррр, чортъ! Чего лошадей бьешь?! − ругались извозчики на солдата. − Васька, Васька!

…Фррр… − отвѣтило изъ темноты успокаивающимъ фырканьемъ.

У огня загомозились. Михайла толкнулъ солдата − зачѣмъ по ногамъ ходитъ. Солдатъ напиралъ на Михайлу − чего пихается. Извозчики задирали.

− Я те такъ толкону, не унесешь!

− Уйди! − вытягивалъ изъ себя Михайла. − Лутче уйди…

− Солдатъ, не давай! Пощупай ему кашу-то!

Солдатъ напиралъ, давя угольки и расшвыривая опорками остатки костра. Михайла крякнулъ, нагнулъ голову и тяжело поднялся точно съ трудомъ отодралъ себя отъ земли.

− Иди. И-ди на чисто мѣсто!..

Онъ провелъ себя тяжелыми лапами по лицу, точно сбрасывалъ заслоняющую все сѣтку, и лѣниво засучилъ рукава. Извозчики совсѣмъ заломили свои козыри и задорили.

− Ставься, елова харя! − насовывался солдатъ, поплевывая въ сухiе кулаки. − Я те покажу Калугу!..

− Чук! − издалъ короткiй сторожкiй звукъ проснувшiся Трофимъ. − Убьетъ! Ми-ша… человѣка убьешь…

− Не пущай его, убьетъ! − кричали изъ артели еще не упившiеся.

− Пущай хватаются! − задорили извозчики. − Бей, солдатъ!

Солдатъ увернулся и прыгнулъ черезъ огонь въ темноту. И когда прыгалъ, блеснуло въ его рукѣ.

− Ножъ у его!.. Хватай!

Навалились на Михайлу, но онъ скинулъ ихъ и лѣзъ въ темноту.

− Съ ножомъ возьму! Сломаю!

− Буду я съ тобой, съ пьянымъ… − отзывался голосъ солдата.

− Иди на чисто мѣсто!

Тогда выступила изъ темноты стряпуха. Весь вечеръ сидѣла она въ сараѣ у накрытаго рогожкой ящича, все еще не получившаго своего мѣста.

− Безстыжiй ты-ы! − укоряла она плачущимъ голосомъ. − Робенка не схоронили… пьяница!..

Михайла исподлобья посмотрѣлъ на нее.

− Пойдемъ Миша… − потянула она его за рукавъ. − Работать завтра… пойдемъ…

Онъ поглядѣлъ на огонь, на покачивавшагося Трофима, отмахнулся, было, и пошелъ за ней.

− Нельзя… − крутилъ головой Трофимъ. − Бабу… двадцать пудовъ… швыркомъ…

Съ визгомъ шарахнулось съ крыльца и затопотало по травѣ. Голосъ Тавруева звалъ:

− Вотъ ду-ры! Да дѣвки! Да погоди, что скажу!..

− Во-онъ, чего надыть-то! − отозвался задорный голосокъ. − Въ лавочкѣ купи!

− Дѣвочки, на пару словъ! − баскомъ призвалъ другой голосъ.

− Ну ихъ, рвань… пойдемъ… Нютка, ты погоди…

Отвѣта не было.

XVIII.

У огонька уже спали. Извозчики забрались въ пролетки. Только солдатъ все еще что-то нашаривалъ у потухающаго костра, да лошади перефыркивались, тихо переступали и вяло пощипывали траву.

Чаще и чаще погромыхивало. Слабыми отблесками играло въ саду, и на мигъ одинъ проступали тогда красныя кладки, ярко-зеленые кусты и черное небо. Вспыхивало, и тогда притаившiйся на кучѣ щебня приказчикъ казался маленькимъ, черненькимъ высматривающимъ звѣрькомъ.

Во дворѣ затихло, и только теперь успокоился онъ − прошло. Теперь раздумывалъ, куда пойти спать. Во дворъ пойти − всѣ пьяные, да и негдѣ пристроиться, а того и гляди пойдетъ дождь. Въ домъ пойти… Онъ видѣлъ, какъ въ его комнатѣ чиркали спичками, и бродили тѣни. Тревожило не залѣзли бы въ узелокъ подъ подушкой, гдѣ лежали двадцать четыре рубли.