(Волнуясь.) Я только хотела предупредить… Чтоб у вас не было ошибки. В жизни… там… любовь на последнем месте… Знаете, пока до нее очередь дойдет. Мы ведь заморенные, зачуханные… Стыдно себя показать в театре… Ну вот, все…
Егоров стоит в стороне.
Овцов (негромко). Сереженька, подойдите к ней.
Егоров (помедлив). Зачем? Она же не из театра.
Настя. У вас здесь хорошо. Мне пора идти. Спасибо… за ночлег. Мне в гостиницу надо устраиваться… потом в депо… (Подняла чемодан и пошла к выходу.)
Егоров (помедлив). До свидания, Настя!
Настя кивнула. Выходит. Входит Мостовая.
Мостовая (устала. Без краски стара и печальна). Доброе утро… Скажите, где умывальная комната? Я хочу освежить лицо. Я заснула в зале ожидания. Приснилось два сна. На одном мы ехали на гастроли в Мичуринск. Пришли какие-то богатыри — опрокинули автобус. На втором — Феликс достал воротник из сиамской кошки. Я подшила его к своему вишневому пальто — а воротник стал царапаться и мяукать. Я поставила ему блюдечко со сливками, и он успокоился. Вы не видели Феликса? Фима… где он?
Фима. Он здесь.
Мостовая (вдруг видит поверженного Лузина). Мой бог! Феликс, что ты там делаешь? Зачем ты лег? Что с ним? Фи-ма… он умер? Мама моя…
Лузин медленно поднимается. Волосы стоят по-прежнему.
Ты живой?
Лузин. Ты вернулась?
Мостовая. Феликс, как я виновата!
Лузин. Ты вернулась.
Мостовая. Лучше бы я умерла.
Лузин. Где ты была?
Мостовая. На вокзале… Меня будили к каждому поезду милиционеры.
Лузин. Какой милиционер?
Мостовая. Не волнуйся. Мы с ним не познакомились. (Плачет.)
Лузин. Что ты плачешь?
Мостовая. Я не буду больше тебя мучить…
Лузин. Потом… здесь…
Мостовая. Нет… Я должна сейчас тебе все сказать… У меня такое чувство к тебе, какого не было… Я о многом передумала в эту ночь… Никогда! Слышишь, никогда больше ни о чем тебя не попрошу! Буду радоваться тому, что есть! Я согласна жить в этой гостинице — не надо люкса! Здесь нет ванной комнаты — ничего! Сколько нам предстоит прожить тут? Месяц? Я согласна! Я тебя обижала, Феликс… Не плачь… возьми платок… дай мне. Ты мужчина, ты умеешь заботиться. Когда я на тебя смотрю, мне хочется заболеть, чтобы ты за мной ухаживал… Я сидела одна… в зале ожидания и вдруг представила, как другая… Я так заплакала… возьми платок, возьми… у меня к тебе будет последняя просьба… самая последняя… Когда я умру, не заводи себе больше никого.
Молчание.
Фима, почему ты на меня так смотришь? Ты меня не узнаешь? Я не успела покраситься.
Овцов. Вот вы говорили, что это плохая пьеса. Смотрите, сколько женских ролей!
Мостовая {видит зал). Феликс, уже концерт? Как у тебя это получилось? Я не одета…
Лузин. Map…
Мостовая. Нет… я буду петь. Фима, иди ко мне.
Фима занимает положенное аккомпаниатору место. Мостовая что-то коротко ему говорит. Фима играет вступление, хитроумно сплетенное из популярных французских мелодий.
Париж, начало века. Пустили метро. Тысячи парижан стоят в длинных очередях. Они хотят спуститься под землю. Все, только не я. Нет-нет! Я пойду по твоим улицам, Париж. По Монмартру, к площади Согласия, мимо Триумфальной арки. Я буду смотреть на тебя, Париж, с высоты Эйфелевой башни и, может быть, далеко-далеко увижу Версаль и Сен-Дени. Я буду ходить до утра по набережным Сены и петь о тебе, Париж.
Аккордеон Фимы делает какой-то особенно пронзительный перелив, означающий переход к песне.
Овцов. Сто-о-п! Хватит! Немедленно прекратите отсебятину и самодеятельность! Какой Париж? Степь! Голая… замерзшая степь! Какой Версаль вы там увидели?
Мостовая (спокойно и привычно). Феликс, в зале пьяный. (Пауза.) Кто эти люди? Куда ты меня привез? В зале пьяный!
Михеев. Где выход, дорогая?
Овцов. Куда вы направились?
Михеев. Письмо опустить.
Овцов. Вы хитрец! Лишь бы за кулисы… Ну-ка, прочтите, что вы там написали? Вы ведь делали вид, а не писали по-настоящему.