Выбрать главу

Я знал, что во многих лондонских приходах жители все больше обособляются в реформаторских и традиционалистских кварталах.

— Все на этой улице склоняются к реформизму? — уточнил я. — Мне известно, что это характерно для многих печатников.

— Да. Но то, что я услышал, было бы опасно в любом квартале. Я не на шутку рассердился на соседей: сами понимаете, что если бы их вдруг арестовали, то и меня бы тоже стали допрашивать, а у меня жена и трое детей, о которых надо думать. — Голос моего собеседника слегка дрогнул, и я понял, как беспокоили его неосторожные разговоры Грининга и его гостей. — Я вышел на улицу и хотел постучать им в дверь, сказать, что нужно соблюдать безопасность — свою и мою. А когда подошел к двери, услышал, как голландец — у него характерный акцент — толкует о каком-то человеке, который скоро прибудет в Англию: якобы это посланец самого Антихриста, и он сокрушит и уничтожит наше королевство и обратит истинную религию в прах. Они даже называли имя, видимо иностранное. Но я не уверен, что правильно разобрал.

— Что же вы расслышали?

— Джурони Бертано — или что-то в этом роде.

— Похоже на испанское или итальянское.

— Вам виднее. В общем, я постучал в дверь, попросил их говорить потише и закрыть окна, пока мы все не оказались в Тауэре. Они не ответили, но, слава богу, окна затворили и голоса умерили. — Печатник бросил на меня испытующий взгляд. — Я рассказал вам это только потому, что знаю, в какой опасности оказалась королева.

— Я искренне благодарен вам за откровенность.

— Но я все никак не могу понять одной вещи, — продолжал Оукден. — Зачем радикалам красть книгу королевы Екатерины, тем самым подвергая ее опасности?

— Я бы тоже хотел это знать.

— Я определенно не слышал, чтобы они упоминали имя королевы. Но, как я уж упоминал, кроме того единственного вечера, когда я услышал про Джурони Бертано, обычно до меня доносились только отдельные фразы. — Джеффри вздохнул. — В наши дни нигде не безопасно.

За дверью раздались шаги, и мы с Оукденом тревожно переглянулись. Дверь открылась, и вошел явно довольный Николас.

— Ты что, не мог постучать? — сердито сказал ему я. — Мастер Оукден, это мой ученик Николас Овертон. Я прошу прощения за его манеры.

Мой помощник, похоже, обиделся. Он поклонился хозяину дома и быстро повернулся ко мне:

— Извините, сэр, но я нашел кое-что в саду.

Я бы предпочел, чтобы он не выпаливал это перед Оукденом. Печатнику, для его же безопасности, было лучше знать как можно меньше. Но Николас продолжал:

— Я перелез через стену. Сад за стеной весь зарос высокой травой и кустами ежевики. Дом разрушен, — похоже, это была монашеская обитель. Теперь там нашла приют семья нищих.

— Это, юноша, был монастырь францисканцев, — пояснил Джеффри. — После ликвидации монастырей много камней из него растащили для строительства, а этот участок никто так и не купил. В Лондоне по-прежнему избыток пустующих земель.

А Овертон уже тараторил дальше:

— Я посмотрел, нет ли каких-либо следов в высокой траве. Дождя с тех пор не было, а я искусный следопыт, я хорошо освоил это дело, когда охотился дома. И я заметил, что трава осталась примята, как будто по ней кто-то бежал. А в зарослях ежевики я нашел вот это.

Он вытащил из кармана обрывок кружева из тонкого белого льна с черной вышивкой, крошечными петельками и завитушками, и я увидел, что это обрывок с манжеты рубашки, какую мог себе позволить только джентльмен.

Оукден посмотрел на кружево:

— Тонкая работа, с виду лучший батист. Но вы заблуждаетесь, молодой человек: мой помощник ясно видел злоумышленников — они были в грубых шерстяных рубахах. Должно быть, кто-то еще проходил по саду и порвал рубашку.

Я повертел кружево в руке:

— Но кто же будет бродить в таком наряде по заброшенному саду, заросшему колючками?

— Возможно, — предположил мой ученик, — совсем не бедные люди надели грубую одежду поверх рубашек, чтобы прохожие на улице не обращали на них внимания.

— Святая Дева, Николас, — воскликнул я, — а ведь и правда!

А про себя подумал: «И укравшие „Стенание грешницы“ люди имели доступ к высшим лицам при дворе».