Таким образом, ему пришлось выслушивать и комментировать размышления Калтона о соседях и сезоне. Последний, как выяснилось, вполне соответствовал его воспоминаниям, а первые со времени калтоновского детства (которое он провел здесь) сильно изменились – правда, не все в худшую сторону. Деревенский магазинчик, например, с 1870 года стал гораздо лучше. Теперь появилась возможность приобрести там много нужных вещей, и это – большое удобство. Ведь как сейчас: предположим, кому-то что-то внезапно понадобилось (а бывает и такое), и он (Калтон) может спокойно туда пойти (если магазин еще открыт) и взять, и у священника не надо одалживать. А прежде так делать было совершенно бесполезно касательно всего, за исключением свечей, мыла, патоки да дешевой детской книжки с картинками, к тому же в девяти случаях из десяти из всего, что нам нужно, выдавали лишь бутылку виски; по крайней мере, тут Хамфриз подумал, что в будущем придется запасаться на вечер книгой.
Библиотека вполне годилась для проведения послеобеденного времени. Со свечой в руке и трубкой во рту, он некоторое время бродил по комнате, изучая названия книг. Его всегда интересовали старые библиотеки, и в данный момент у него появилась возможность тщательно изучить одну такую, так как еще раньше он узнал от Купера, что каталог на нее был составлен очень поверхностно, специально для утверждения завещания. Как приятно будет зимой заниматься составлением catalogue raisonne[4]. Если верить Куперу, в этой библиотеке могут оказаться настоящие сокровища, даже манускрипты.
По мере того, как он продолжал осмотр, ему вдруг пришла в голову мысль (как часто и бывает с любым из нас в подобных местах), что большая часть книг совершенно не годится для чтения.
Классика, произведения Отцов Церкви, «Религиозные ритуалы» и «Харлеанский сборник» Пикара вполне удобоваримы, но кто и когда станет читать Тостатуса Абуленсиса, Пинеду или Иова? И он снял с полки небольшой томик ин-кварто, без переплета и без названия. Обнаружив, что его ожидает чашка кофе, он устроился с книгой на стуле и, наконец, раскрыл ее, так как решил, что внешние данные книги еще не свидетельствуют о том, что она неинтересная.
Пусть она выглядит невыразительно и непривлекательно, но ведь внутри могут оказаться какие-нибудь уникальные пьесы. На самом деле книга представляла собой сборник проповедей, или размышлений, или еще чего-то в этом роде – первый лист отсутствовал. Датировать ее можно было, по-видимому, концом семнадцатого века. Он стал перелистывать страницы, пока взгляд его не упал на надпись на полях «Притча о несчастном положении». Интересно, о чем может писать автор в подобном произведении?
«Я где-то слышал или читал, – так начинался абзац, – в форме притчи или истинной истории, об этом пусть читатель судит сам, о человеке, который, подобно Тезею в античном мифе, возымел отвагу, дабы ступить в лабиринт либо в путаницу, но в таковой, что не выложен по образу фигурной стрижки кустов, а по принципу широкой спирали, в коей помимо прочего прятались капканы и западни, нет, обитатели, что были подвержены злому проклятию и обыкновенно считающиеся скрываемыми, и посему узреть их ложно единственно по случаю. Должен уверить вас, что в делах, подобных оному, отговорки друзей ни к чему не приводят.
„Припомни того, – говорит брат, – как пошел он той дорогой, каковой желаешь идти ты, и никогда его более никто не видывал“.
„А тот, другой, – сказывает мать, – охваченный трусостью, он далеко не пошел и с той поры так повредился в уме, что не припоминает, чего узрел там, и спать не может каждую ночь“.
„А не слыхивал ли ты, – возопляет сосед, – каковы рожи глядят поверх палисада и между решеткой в воротах?“
Но все зря: человек движется вперед к своей цели по причине тамошних сплетен, что в самом сердце и середине лабиринта имеется сокровище, обладающее такой ценой и редкостью, что искателя его сделает богатым на всю жизнь; и добивающийся упорно сего возымеет на него право. И что затем? Quid multa[5]. Искатель приключений проходит сквозь врата, а после друзья его пребывают в нем в неизвестности, только слышат посреди ночи невнятные крики и ворочаются в постелях своих, лишаемые сна, и, пребывая в страхе, обливаемые потом, и мучимые верой, что сын и брат прибавил свое имя к длинному списку тех несчастных, что уже претерпели кораблекрушение в подобном путешествии. И в последующий день с громогласными рыданиями они направляют стопы свои к священно служителю прихода, дабы приказал он звонить в колокол. Но дорога их проходит мимо врат лабиринта; они спешат пройти мимо, будучи охваченные ужасом, но тут видят они вдруг человеческое тело, кое лежит на дороге, и, подошедши к оному (с предчувствиями, кои с легкостью можно угадать), узрят они того, кого считали утерянным: и не мертвого, но с потерей сознания, смерти подобной. Тогда они, продвигавшиеся вперед подобно плакальщикам, обрадованные и возрождаемые милостью Божьей к жизни, поворачивают стопы свои обратно же. Тот, кого все считали погибшим, рассказывает им о событиях прошлой ночи.