В Париже у Делоне и Пелисье появляется книжка ин-октаво в 366 страниц под названием «Рим, Неаполь и Флоренция в 1817 году». И впервые на этой книжке появляется имя: «Стендаль — офицер французской конницы». Если историки литературы считали хорошим тоном расценивать «Историю живописи в Италии» как простой плагиат «Истории» Ланци, то ничто так не подтверждает право Стендаля на авторство «Истории живописи в Италии», как замечательные очерки «Рим, Неаполь и Флоренция». Ланци никогда не читал Гельвеция, Ланци не был материалистом, Ланци не читал «Дух законов» Монтескье и не был в состоянии определить всю сумму факторов, направляющих волю и творчество живописцев, факторов чисто материального свойства.
Своеобразной прелестью полны и описания истории городов, и характеристики их внешнего вида, и отдаленные эпизоды, встречи, впечатления от людей, архитектуры, скульптуры, музыки; в особенности интересны чрезвычайно острые характеристики австрийских властей в Италии и национально-политического характера итальянских стремлений. В отличие от простого прославления архитектуры древних и средневековых храмов, в отличие от более или менее тонких или грубых характеристик Рима античного, средневекового, папского и Рима барокко Бейль сумел дать живую итальянскую душу, дышащую и творящую в этих трех столицах.
Друзья Бейля, посмеиваясь, говорили, что в этой книге виден не только пламенный итальянский патриот, но и человек, умеющий дать наставления, как проехать без паспорта через границу, как обмануть бдительность папских и австрийских жандармов. Насмешливые, веселые страницы книги настолько напугали австрийскую полицию, что она начала разыскивать автора, но нигде никакого Стендаля не нашла. Она обнаружила только, что это странствующий барон, выехавший из Италии, очевидно, под другой фамилией. Ответа на запрос, кто такой барон Стендаль, от издательства австрийская полиция не получила. Это была первая полицейская пометка на жизненном паспорте Анри Бейля.
В этом же 1817 году произошло событие, радикально изменившее весь строй жизни, все поведение Бейля.
В Милане проживала Метильда Висконтини, молодая женщина, вышедшая замуж за польского офицера Дембовского. Адъютант командующего войсками и начальник штаба итальянской дивизии в 1810 году, а затем бригадный генерал в армии принца Евгения, Дембовский рано ушел из жизни. Метильда Висконтини принимала у себя лучших людей Милана. Одним из ее друзей был Конфалоньери. Женщина острого и тонкого ума, прекрасно образованная, она обладала той высшей формой ломбардской красоты, которая больше всего пленяла Анри Бейля в Италии. Он сравнивал голову Висконтини с ломбардскими рисунками Леонардо да Винчи, с теми женщинами, которые волнующими улыбками, поворотами головы и выражением полураскрытых глаз одинаково пленяют и в мадоннах Леонардо да Винчи, и в Иродиаде Бернардо Луини, и в богоматери Чезаре да Сесто, и в Монне-Лизе Джоконде его учителя.
Бейль, который прикидывался всю жизнь легкомысленным человеком, ловеласом, беспардонным жуиром типа старинного руэ[59], вдруг был сражен простым и неожиданным для него самого человеческим чувством. Он спустя четыре года посвятил ему большой трактат «О любви», стремясь по способу материалистов XVIII века и аналитиков-сенсуалистов Англии избавиться от субъективных ощущений путем превращения самого себя в объект научного исследования. Едва ли не с первых дней увлечения Метильдой Висконтини Бейль начал писать дневник, состоящий не из перечисления личных страданий, а из серьезных и больших исторических и критических размышлений на тему о любви как душевном состоянии. Он дал впервые анализ чувства любви, в котором благородная сдержанность сочеталась с глубокой серьезностью исторического и психологического исследователя.
Дом на площади Бельджойозо становится все чаще и чаще местом пребывания Бейля. Вот он, затерянный среди тридцати гостей, одиноко сидит в углу, как нахохлившаяся после дождя птица. Куда девались его развязность, бешеная острота языка, грубый хохот и умение всегда по-новому повернуть беседу большого числа слушателей!
Неподалеку стоит граф Порро, рассказывающий новости графу Федериго Конфалоньери. Конфалонье ри на семь лет моложе Бейля, бледный и смуглый, с яркими голубыми глазами, в которых сочетались огонь и лед, с быстрыми, резкими движениями, с огненной энергией, с насмешливой улыбкой на губах.
Конфалоньери рассказывает о последнем приключении Уго Фосколо. Бейль знает, что в 1799 году, еще не читая гетевского «Вертера», рыжеволосый красавец, венецианский лев Уго Фосколо выпустил книгу «Последние письма Джакопо Ортиса». Бейль знает, что эта книга начинается датой 11 октября 1797 года. Фосколо цитирует дантовское «Чистилище»:
Бейлю памятны и начальные строчки:
«Судьба наша почти совершилась. Все потеряно, и сама жизнь, если нам ее даруют, уйдет на оплакивание наших горестных бедствий и нашего постыдного бытия. Моя семья попала в список гонимых. Я это знаю. Но неужели ты желаешь, чтобы я, спасаясь от своих гонителей, отдался в руки предателей? Утешь мою мать. Побежденный ее слезами, я послушался ее: я бежал из Венеции, чтобы ускользнуть от начала преследования, которое всегда бывает страшнее продолжения. В довершение всех несчастий мы, итальянцы, омываем руки в крови Италии».
Конфалоньери называет Уго Фосколо «итальянским Маратом». Бейль думает: «О, как это верно!» Сын гречанки и венецианца, рожденный в 1778 году на острове Занте, самом цветущем из островов Ионического моря, великий мастер стиха, один из образованнейших людей Италии, — вот он в изгнании, скитается из города в город, вот он пишет прокламации против Наполеона, за которые Бонапарт объявляет его вне закона и оценивает его голову в двадцать пять тысяч золотых. И теперь по-прежнему «величайший гражданин Милана» скитается, спасаясь от австрийских жандармов. Вот он, без обуви, в разодранной одежде, пользуясь огромным стечением миланской молодежи в парке у колодца, появляется неожиданно из акведука и с неслыханной силой произносит политическую речь. Молодая карьеристская сволочь, миланские семинаристы окружают его. Фосколо продолжает речь. Глаза его горят. Четыре дня питался он листвою и пил ключевую воду, однако речь его дышит неимоверным напряжением честной политической мысли. Но, зажав два пальца в рот, семинаристы уже свистят. В аллеи миланского парка вбегают, размахивая петушиными перьями, жандармы в треуголках. Фосколо, весело выхватывая из-за пояса два пистолета, стреляет в них и с криком «Да здравствует Италия!» бежит по аллеям, швырнув разряженный пистолет в лицо подбежавшему жандарму. Кто-то из-за кустов протягивает ему карабин. Фосколо сбивает пулей треуголку с жандарма. Дерево окружают, но стреляющий исчез. Разряженный карабин лежит на куче листьев. Все поиски оказываются тщетными: ни под деревом, ни на ветках нет беглеца.
Если мы прочитаем новеллу Стендаля «Ванина Ванини», то мы в образе Миссирилли узнаем Фосколо; и если мы прочитаем «Пармскую обитель», то в образе Ферранте Палла узнаем человека, умеющего скрываться в дуплах деревьев и в колодцах, закрытых листвою. Миссирилли свою любовь приносит в жертву общественному долгу. Он отказывается от связи с женщиной света, красивой и знатной, ради того, чтобы влачить тяжкие дни подпольщика.
…Бейль из своего угла в гостиной Метильды Висконтини наблюдает, как бледностью покрываются ее щеки, белеют губы и гаснут глаза. Слушая рассказ Конфалоньери о побеге Фосколо от жандармов, она осторожно берется за ручку двери, чтобы не упасть. Бейль уходит из гостиной тихо и незаметно, подавляя в себе бурю ревнивых чувств. Он вспоминает: она рассказала однажды, как во время представления драмы «Ричьярди» из средневековой истории Италии вошел австрийский полицмейстер и, прервав монолог актера, запретил пьесу Фосколо. Он вспоминает: проезжая по пыльной дороге к северу от озер, Бейль увидел карету; а ней молодая женщина в большой шляпе с развевающейся вуалью и рядом — рыжеволосый курчавый гигант с орлиными глазами. Бейль только теперь понял, что это были Метильда и Фосколо.