Главная цель Бейля — свидеться с юноноподобной итальянкой, прекрасной, как греческая богиня, Анжелой Пьетрагруа. Уже на следующий день по приезде он с трепетом ждет в маленькой гостиной выхода пленительной женщины. Вот великолепные кольцеобразные черные волосы, дуговидные брови, вся ее фигура, слегка округлая, завершенная в прекрасные античные формы. Она в ссоре с мужем, появляется слегка разгоряченная и не узнает стоящего перед ней человека. Это ужасно. Три раза он повторяет:
— Да я Бейль — друг Жуанвиля.
— А! — восклицает она наконец. — Qu'eqli è il Chinese («Да это Китаец!»).
И тут Бейль вспоминает, что действительно в те годы он имел прозвище Китайца за узость и раскосость глаз. Некоторые звали его Великим египтянином, словно пародируя его любовь к приключениям Калиостро.
Проходят дни, и чем больше развязывается язык Бейля, чем речистее он становится, тем больше Анжела удивляется: как можно держать в памяти все эти тысячи мелочей!
Но Бейль быстро находит выход:
— Это объясняется только тем, что все нанизано в этом ожерелье на одну священную нить любви.
Бейль записал впоследствии:
«Сегодня в час пополудни я пришел к ней. К счастью, она заставила меня прождать четверть часа. Это дало мне возможность прийти в себя».
Анжела Пьетрагруа не была «скупой женщиной». Она решила, что если человек с такой хорошей памятью приобретет крупицу счастья, а она при этом ничего не потеряет, то она сделает доброе и хорошее дело. И Бейль действительно был счастлив или казался себе таким до тех пор, пока после нескольких выездов в итальянские города он не очнулся от этого карнавального угара 27 ноября 1811 года в Париже.
ГЛАВА VI
Если двор Наполеона в Париже и Сен-Клу утопал в роскоши, то сам он, подбираясь все ближе и ближе к польским пределам, ночевал в задымленных амбарах, по две недели не снимая сапог и не раздеваясь.
Италия, Пруссия, Австрия, Голландия, Испания покорены, и всюду с титулами великих герцогов, королей и вице-королей посажены его родственники, выполняющие роли губернаторов и полицмейстеров французского правительства. С Россией — мир; Англии декретом 21 ноября 1806 года объявлена та форма войны, которая служила признаком бессилия Наполеона, — континентальная блокада. Наполеон готовился сломить последних и самых сильных противников — Россию и Англию. Он собирал силы для нанесения решительного удара, успех которого превратил бы его в полного и единственного владыку всей Европы.
«Цезарь безумствует», — писали английские газеты. А Наполеон затевал «поход в пограничные с Азией владения, простиравшиеся от Польши до Урала».
Он хотел раздавить Россию, но это требовало давления на собственную буржуазию, не говоря о том, что новый поход тяжело ложился, как и все наполеоновские войны, на массу трудового населения Франции.
Маркс писал: «Деспотически подавляя либерализм буржуазного общества — политический идеализм его повседневной практики, — он не щадил равным образом и его существеннейших материальных интересов, торговли и промышленности, как только они приходили в столкновение с его, Наполеона, политическими интересами. Его презрение к промышленным дельцам было дополнением к его презрению к идеологам. И в области внутренней политики он боролся против буржуазного общества как противника государства, олицетворенного в нем, в Наполеоне, все еще в качестве абсолютной самоцели. Так, например, он заявил в государственном совете, что не потерпит, чтобы владельцы обширных земельных угодий по произволу возделывали или не возделывали их. Тот же смысл имел и его план — путем передачи в руки государства гужевого транспорта подчинить торговлю государству. Французские купцы подготовили то событие, которое впервые потрясло могущество Наполеона.
Парижские биржевики путем искусственно созданного голода заставили Наполеона отложить русский поход почти на два месяца и т а к и м о б р а з о м п е р е н е с л и е г о н а с л и ш к о м п о з д н е е в р е м я г о д а»[31] (Разрядка моя. — А. В.).